– То есть несу ответственность и за невесту, и за тех негодяев, которые решили опорочить ее честь? – усмехнулся я.
– Нет, что вы, – смутился Петр Генрихович. – Вы произвели на меня впечатление человека, с которым можно поделиться наболевшим. Нелепо требовать от женщины, побывавшей замужем, чтобы она сохраняла девственность. Но это письмо? Этот адюльтер?
– Будете есть? – спросил я, кивая на тарелку с бутербродами. Мне самому почему-то есть расхотелось.
Литтенбрант выпил очередную порцию водки, взял бутерброд с сыром и принялся жевать. Глядя на него, я уцепил бутерброд с колбасой.
Откусив кусок и прожевав, задумчиво изрек:
– Любопытно, кому так сильно досадила Наталья Никифоровна, чтобы этот субъект отправлял анонимные письма? Наверняка какой-то отвергнутый жених.
– Письма? – вытаращился на меня Петр Генрихович.
– Ага, – подтвердил я, потянувшись за заварочным чайником. – Чай будете пить или ограничитесь водкой?
– Да подождите вы с чаем! – рыкнул сельский следователь. – Вы мне про письма скажите. Что за письма? Кто их получал?
– Я уточнить хочу – если будете чай, то я еще самоварчик поставлю, на двоих здесь не хватит, – ответил я, проверяя, Литтенбрант уже «закипел» или еще нет? Не закипел, но близко. – Я тоже получил парочку анонимных писем. И тоже почему-то из Устюжны. Почерк очень похож на почерк в вашем письме. Жаль, что свои я сжег, могли бы сличить.
– Вас поставили в известность, что Наталья Никифоровна имела роман с поручиком? – вытаращился на меня сельский следователь.
– Нет, что вы. Мне эти сведения до одного места. Наталья Никифоровна – замечательная женщина, но ее личная жизнь волнует меня меньше всего. В первом письме сообщили, что я напрасно встал на квартиру к этой хозяйке, потому что она отравила своего мужа – коллежского асессора Селиванова. А во втором – что она скверная хозяйка и ее постояльцы постоянно страдали поносом.
– И что вы?
– А что я? – пожал я плечами. – Навел справки, отчего умер покойный коллежский асессор, узнал, что от грудной жабы. А про поносы даже и выяснять не стал. Может, у кого-то из мальчишек и был понос, но мало ли что подростки могли сожрать?
– Так вы считаете, что анонимное письмо – это ложь?
Вообще-то, мне известно, что это не ложь, а чистая правда.
– Я вообще ничего не считаю, – пожал я плечами. – Думаю, не пришлют ли вам очередное письмо, где распишут, что у вашей избранницы был роман со своим постояльцем, то есть со мной?
Петр Генрихович озадаченно посмотрел на меня, потом расхохотался.
– Ну, Иван Александрович, вы и шутник. Вот это было бы чересчур. В такое бы я не поверил!
– И правильно бы сделали, – с совершенно серьезным видом сказал я. – Если бы у меня был роман с Натальей Никифоровной, разве я позволил бы ей стать вашей невестой? Я бы уже повел ее в Воскресенский собор, а еще лучше – отвез бы в Новгород, в храм Святой Софии, в Новгород.
– Зачем ее везти в Новгород? – захлопал глазами Литтенбрант.
– Как зачем? Чтобы обвенчаться. Такую женщину, как Наталья Никифоровна, нужно сразу же вести под венец, чтобы кто-то другой не увел. А знаете что, Петр Генрихович… – сделал я паузу.
– Что?
– Вы правы, вам следует отказаться от свадьбы. В этом случае я сам смогу сделать предложение Наталье Никифоровне и жениться на ней. Да, точно, – хмыкнул я.
– Так у вас уже есть невеста, – окончательно растерялся Литтенбрант. – А возраст? А ваше положение? А будущие дети?
– Официального обручения не было, Леночка все поймет. Возраст – ерунда, он не помеха для счастья. Дети? Возьмем на воспитание двух девочек и одного мальчика. Правда, мои родители… – поморщился я. – Но они не станут противиться.
– Нет, подождите-ка, господин Чернавский… – начал Литтенбрант.
– А чего ждать? Я не собирался уводить вашу избранницу. Но вы же решили отказаться от невесты?
– С чего это вы взяли? – возмутился сельский следователь. – Отказываться от любимой женщины из-за какого-то гнусного письма? Да я уже распоряжения к свадьбе сделал.
– Тогда нечего и огород городить, – сказал я, подводя итоги. – Женитесь, живите долго и счастливо. А сейчас допивайте водку, закусывайте. Если хотите, пристрою вас у себя. Сдвинем стулья, попонку найду. Вон, у меня дорожки шикарные есть, с рисунком. Только надо что-то с вашей лошадью сделать. Расседлать ее, что ли. Кажется, в сарае сено есть. Надо бы еще напоить?
– Пожалуй, лучше домой поеду, – решил Литтенбрант. – Дорога хорошая, луна светит, двадцать верст – пустяки. Лошадь кормленая, поить ее тоже пока не нужно.
Провожая к выходу жениха своей любовницы, попросил:
– Петр Генрихович, не говорите Наталье Никифоровне об этом письме. Она женщина добрая, очень любит своих родных, соседей. Не стоит ее расстраивать из-за какой-то сволочи.
Глава двадцать четвертая
Этой ярмарки краски!
В городе проходит ярмарка, на которую съехались со всей Новгородской губернии, а еще и с прилегающих регионов. Народ говорит – мол, она покруче, нежели та, что проходила осенью в Луковце, и даже больше, чем в Белозерске или в Устюжне.
Верю, что круче и больше. Едва ли не весь Череповец превращен в «торговый центр». Торговая площадь [39], образованная при пересечении Воскресенского проспекта и улицы Крестовской, рядом с которой Окружной суд, а напротив – Мариинская женская гимназия, превратился в скотный двор. Справа что-то мычит, слева блеет и хрюкает, а прямо – ржет и бьет копытом.
Площадь была бы завалена отходами жизнедеятельности животных на сажень, а то и больше, но наши мещане – народ чрезвычайно чистоплотный и трудолюбивый, а главное практичный и имеющий собственные огороды, подчищают все каждый вечер, к вящей радости дворников и судейских чиновников.
Но главное торжище дальше, минутах в десяти пешего хода.
Вся Соборная площадь – пространство между Соборной горкой, на которой два храма, берегом реки Шексны, с усадьбой Лентовских и жилыми кварталами, занята клетками, павильонами, ларьками и прилавками, телегами с товаром. Или просто торговцами, бросившими под ноги рогожу, на которой лежат готовые к продаже изделия народных промыслов – свистульки, рожки, какие-то игрушки.
Штабели мешков с зерном и с мукой. Баррикады, выстроенные из новеньких телег, их оглобли уставились в небо, словно жерла зениток, а тележные колеса, сложенные друг на друга, образуют столбы. Не александровские, пониже, но впечатляет.
Местный Вакула кует что-то железное – искры во все стороны летят, а поодаль стоят сани, заполненные катаными «черевичками» – серыми и черными. По зимнему времени Оксана такие предпочтет царским, пусть золотым, но на тоненькой подошве.