— Не стоит сразу бросаться словами, — голос Пирра был шелковым, — не вникнув в существо вопроса. Любезные хозяева, я не оскорблю вас просьбой показать храм?
— Я тоже хотел бы взглянуть… — капитан корабля понял, что решается судьба его команды, и не пожелал оставаться в стороне.
К чести метапонтцев, они вовсе не жаждали крови. А голос Пирра ссоры не обещал. Потому несколько минут спустя они с капитаном корабля рассматривали прекрасную женщину белоснежного мрамора. Платье — золото, в короне — самоцветы. Лицо исполнено спокойного достоинства. Да, Гера-Юнона. Ну и что ней делать? Проводник-горожанин что-то говорит…
— …у нас и жрецов нет. И быков мы не бьем. Бедные слишком. Разве девушки цветами украсят — так что ж в этом плохого? Но пойми, мы не можем в нее не верить. Не можем не благодарить. Гера велела уходить — и вот город сгорел, а мы живы. И ты говоришь, что Гера демон?
Пирр еще раз посмотрел на статую. В мраморе, иссеченном с великим мастерством, не было зла. В нем был дар скульптора. Дар Божий, даже если мастер был язычником. А кто не был язычником до Завета?
— Если она не демон, значит, человек, — отрезал Пирр, — Волшебница, чья душа осталась здесь. И теперь либо искупает былые грехи, либо просто помогает людям. И если она спасла город… То сама заслуживает спасения.
— Не весь, — напомнил капитан.
— Всех, кто ее послушал, — отрубил Пирр. Резковато для смиренного пастыря, да уж больно жить хотелось.
И обратился к статуе:
— Желаешь принять святое крещение? Если нет, дай знак.
О том, что молчание — знак согласия, все знали. Старый, римский способ переселения греческих богов в Италию. Только суровые легаты спрашивали: "Желаешь отправиться в Рим?"
В самом обряде ничего сложного не было. Гера дама рослая, но полить ей голову из ковшика, на римский манер, оказалось нетрудно.
— Статуя, — объяснял горожанам красноречивый от страха епископ, — не есть ни сама Гера, ни ее обиталище. Кусок камня, да — но это кусок камня, который связывает нас с ее представлением. С ее душой, если угодно. Кто бы она ни была. А представление может заменить объект, если сам объект не против. Церковь допускает венчание по доверенности, когда жениха или невесту заменяет иное лицо. Здесь представление иное, но…
Но горожане забыли о бедности и заклали таки бычка. Не в жертву, но ради доброй пирушки. И кого потчевали первым? Когда потрепанный зерновоз увез Пирра на Сицилию, болело у него исключительно брюхо. Совесть проснулась денька на три попозже.
Продолжение истории Пирр узнал из писем доброго знакомого, делавшего карьеру в папских архивах. Когда в прилепившееся к скалам селение добралась миссия из Рима, святые отцы застали не идола богини, но статую весьма почитаемой дамы с тем же именем. Благородная матрона, явно по откровению свыше, спасла множество людей. Стоявший во главе миссии ирландец подробно записал легенду на своей чудной гибернийской латыни. Как писал канцелярист, "непривычной, но ясной".
Ирландец провел короткий опрос. Выяснил, когда был сожжен Метапонт. Уточнил подробности жизни выдающейся дамы: несчастливый брак, благочестие, ссоры с пасынком, и, наконец, крещение.
Убедившись, что легендам не меньше столетия, а его новая паства не помнит за почтенной Герой после крещения никаких грехов, запустил процедуру беатификации… Мельницы Церкви неторопливы, но Пирр нисколько не сомневался, что Гера станет по крайней мере местночтимой святой. А молодого епископа, спасавшего жизнь свою — и моряков, а потом не пожелавшего сознаться в крещении куска мрамора, Господь наверняка простил. Иначе с чего б ему выйти в патриархи?
Сказ о разрушении Рима
Как водится — с начала. То есть, с того невеселого дня, в который светлая Дон, королева Гвинеда, овдовела. А вокруг королевства — варвары злые да соседи жадные. Ну, чем соседство с Кунедой закончилось, все знают. Решила Дон, что лучше и достойней перед императорской короной склониться, чем стать чьей-нибудь добычей. Гвинед же владение богатое, для императора — вассал завидный.
Чтобы защиты просить — нужно посольство посылать. А что может быть почетней, чем свою кровинку послать? Опять же, какой союз без заложников?
Вздохнула Дон, призвала старшего сына, Гвина. «Так и так, — говорит, — Езжай в Рим за подмогой. Скажи — поля в Гвинеде жирные, стада тучные, да ирладцы-нехристи на западе волками глядят…
Не по сердцу Гвину было отправляться на чужбину, да оставаться там в заложниках. Но делать нечего, кликнул своих моряков, сел в колесницу, и так погнал, что пыль над дорогами острова Придайн поднялась втрое выше башен Кер-Легиона!
Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге старуха-нищенка, что денежку просила на пропитание. Бросил ей Гвин горсть золотых солидов, ибо привык к морской добыче и деньги считать не умел.
«Богат, — подумала старуха, — ох, богат. Пусть он сид — рискнуть стоит, мои детки тоже не из простых. Как раз по моему старшенькому работенка».
И встретил Гвина на дороге ее старший сын, богатырь-разбойник, да трижды девять лесных молодцов. Схватились дружины на копьях и мечах, и бились три дня. И все дружинники Гвина были изранены, и все разбойники равно. Только Гвин оставался без царапины — но в последней схватке разбойник ему руку копьем рассек. Сам же разбойник вовсе кровью истекал.
«Ты храбрый воин, — сказал тут ему Гвин. — Ступай ко мне в дружину вместе со своими молодцами, и тоже не будешь считать золота!»
Разбойник согласился. Так окончился этот бой. Но Гвин был ранен, и вся его дружина, подросшая, тоже. Вернулся он к матери, повинился, что не доехал, и стал рану залечивать. И очень был доволен, как все вышло. Уж очень он в Рим ехать не хотел.
Тогда позвала светлая Дон среднего сына, Гвидиона. «Старшенький не справился, — сказала ему. — Придется ехать в Рим тебе!»
Собрал тот придворных, гуляк да охотников. Прыгнул в седло — и только пыль столбом, повыше, чем башни Кер-Легиона, раза так в два.
Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге та же старуха, что и старшему брату. Ну, он в кошель да сыпанул серебром, как привык по трактирам, отличая бардов.
«Этот победней, — подумала старуха. — Ну да не беда. Вон, со старшеньким моим худа не вышло. Рискнем и теперь».
И вышел на дорогу второй сын, сида встречать, и было с ним дважды девять лесных молодцов. Разбойники за самострелы да дубинки, охотники