— Нет, я хорошо плаваю и не склонен к пьянству.
— Ладно заливать-то, — хмыкнул глава, но беззлобно. — Просто обещай дяде Паше, что не пойдёшь плавать в пьяном виде. А то мы обратно с тобой Марию Антоновну расстроим.
— Обещаю.
— Вот и ладненько, — он хлопнул в ладоши. — Посидите тут.
Глава администрации скрылся за дверью, ведущей, видимо, в архив или подсобку. Вернулся он через пару минут, звякая связкой ключей в одной руке и держа в другой несколько пожелтевших бланков.
— Расписывайся в бланках…. Антонина, — он кивнул в сторону двери, где был коридор и другие кабинеты, — их завтра заполнит и отдаст тебе, занесёт на почту. Вот тебе ключ. Дом тебе баба Ма… то есть, Мария Антоновна покажет, она тут всё и всех знает. Да ты и сам, если не утопишься, скоро будешь всех знать. Работа у Вас, у Печкиных, такая…
Он отксерил мои документы у гудящего старенького копира размером со здоровенную тумбу, после чего положил передо мной на стол пустой бланк. Настоящий артефакт из другой эпохи. Бумага была плотной, желтоватой, шершавой на ощупь. В нижнем углу виднелась типографская отметка, отпечатанная выцветшими чернилами: «Краснодарская краевая типография. 1992». Этот бланк был старше моего нового тела. Я взял шариковую ручку. Молодые, сильные пальцы легко и уверенно сжали пластиковый корпус. Я поставил свою новую подпись, наклонное — «Купалов В.И.». Росчерк получился уверенным и размашистым. Это была подпись под контрактом не с сельской администрацией. Это была подпись под новой главой моей судьбы.
Глава 5. Как в кино
Ключ в кармане приятно оттягивал куртку — маленький, но весомый якорь, привязывающий меня к этому странному месту как материальный артефакт.
Я шёл за Марией Антоновной, которая, несмотря на свои «давно на пенсии», двигалась с энергией застоявшегося в конюшне жеребца. Она не шла, она летела над подсохшей осенней грязью, умудряясь почти не пачкать свои основательные, похожие на вездеходы, ботинки. Я, в своих городских кроссовках, ступал неровно и чертыхался про себя, чувствуя, как новое тело ещё не до конца привыкло к особенностям деревенской логистики.
В какой-то момент мимо нас, семеня короткими, шаркающими шажками, пронёсся местный колоритный сухонький мужичок с лицом оттенка загорелой перезрелой сливы и стойким амбре, которое могло бы сбить с ног менее тренированную сущность. Он завидел мою провожатую и расплылся в беззубой, но искренней улыбке.
— Баб Маш, привет! — просипел он, притормаживая и заглядывая ей в лицо с заговорщическим видом. — Не слыхала? У нас тут убийство! Перестрелка и два трупа!
— Да что ты плетёшь, Толя, после самогонки, какая ещё перестрелка? — отмахнулась Мария Антоновна, но я заметил, как в её глазах вспыхнул огонёк нездорового любопытства.
— Как в кино про ковбойцев! — азартно выдохнул Толя, не останавливаясь. Он махнул рукой куда-то вперёд, в сторону поворота, и, не дожидаясь ответа, ускорил свой нетвёрдый шаг, словно боялся пропустить самое интересное.
Дядя Толя, чья профессия была, вероятно, в классификации бабы Маши «алкоголик», скрылся за поворотом на соседнюю улицу, оставив после себя лишь лёгкий шлейф сивушных масел. Локальный вестник апокалипсиса. В каждом поселении есть такой — первый, кто узнает все новости, и первый, кто видит смысл их обмыть.
— Пойдём, поглядим, что там этот синяк нафантазировал, — Мария Антоновна решительно сменила курс. Мои робкие мысли о том, чтобы поскорее увидеть своё новое жилище, были безжалостно проигнорированы.
Любопытство, особенно женское и деревенское — стихия, с которой не могут совладать даже духи воды. Она снова ухватила меня за локоть и потащила за собой.
Мы свернули на соседнюю улицу, ведущую к реке.
И чем ближе мы подходили, тем отчётливее я ощущал… диссонанс. Воздух дрожал, как от жара, но было прохладно. Птицы, которые ещё минуту назад где-то чирикали, замолчали. И главное — кусты. Густые заросли ивняка и дикой малины вдоль дороги жили своей жизнью. Что-то двигалось в них. Не мышь, не кошка, даже не собака. Что-то крупное, массивное, что приминало к земле ветки с тихим, вязким хрустом.
Самым странным было не это. Самым странным была реакция окружающего мира. Точнее, её полное отсутствие. Я чувствовал это движение, как давление на барабанные перепонки, как рябь на воде, но Мария Антоновна шла вперёд, не обращая ни малейшего внимания.
В её мире кусты были неподвижны. Она никакого движения не замечала, хотя в целом замечала всё, что надо и не надо.
Это было похоже на помеху в эфире, на «белый шум» реальности, который обычный человеческий мозг отфильтровывал, отказываясь воспринимать то, чего, по его мнению, быть не должно. А я видел. И чувствовал. Это было нечто из того, другого мира.
Но «другой» мир был моей специализацией.
За поворотом открылась картина. Две полицейские «буханки» и одна легковая машина с мигалками стояли на обочине, перегородив дорогу. Вокруг них, на почтительном расстоянии, толпились местные. В основном женщины всех возрастов, от молодух с колясками до древних старух, опирающихся на палки. Мужчин было меньше, и они держались особняком, деловито смоля папиросы и изредка роняя скупые комментарии. Всеобщее внимание было приковано к чёрному внедорожнику, стоявшему под углом на обочине.
Отгоняла толпу от места происшествия женщина, которая одна стоила целого взвода ОМОНа. Высокая, широкоплечая, в форме, которая сидела на ней как влитая, она стояла, расставив ноги, и одним своим видом излучала ауру непререкаемой власти.
— Это Светка, — прошептала мне на ухо Мария Антоновна, перейдя на конспиративный тон. — То есть, Светлана Изольдовна. Наш участковый. Строгая — жуть. Но справедливая. Видать, и правда что-то приключилось серьёзное, раз она тут в прислуге оказалась.
С этими словами моя наставница, расталкивая зевак, как ледокол, пошла на таран. Я поплелся за ней, стараясь держаться в тени её авторитета.
— Свет, а Свет! — громким шёпотом начала она, подойдя почти вплотную. — Что тут у вас? Толька-алкаш кричит — душегубство, стрельба!
Участковый медленно повернула голову. Её лицо было обманчиво-добрым. Она улыбалась со всей женственностью средневековой раскованной деревенской бабы, которая могла и приголубить, и сломать ногу. Смотря по контексту и настроению.
— Мария Антоновна, я Вас умоляю, — прошипела она, не повышая голоса, но вкладывая в каждое слово тонну металла. — Да какое убийство, угомонитесь! Просто брошенная машинка. Кого-то из ненашенских. Разберёмся, уедем. Расходитесь по домам, нечего тут цирк устраивать.
— Ага, просто! — не унималась Мария Антоновна. В ней проснулся сельский блогер и народный корреспондент. — Просто,