— Я предал человечество ради Пандоры, — сказал он тихо. — Я сражался против своих. Убивал их. И я никогда не чувствовал вины за это. Потому что они были неправы. Они были захватчиками.
— Но ты скорбел, — сказала Нейтири. — Ты скорбел по Грейс. По Труди. По Норму, когда думал, что потерял его. Ты скорбел по хорошим людям, которые умерли.
— Да, — кивнул Джейк. — Но я никогда не скорбел по человечеству в целом. Я никогда не чувствовал ответственности за то, что мой вид сделал с этой планетой.
— Может быть, ты должен был, — сказала Мо’ат. — Может быть, признание вины твоего народа — это часть искупления.
Клан На’ви начал петь — тихую, скорбную песню. Песню для мертвых. Песню для всего человечества того далекого мира, которое умерло, чтобы инклинги могли жить. И в этой песне была мудрость, которую многие цивилизации еще не постигли: что мы все связаны, через время и пространство, через жизнь и смерть. И что чтить эту связь — это не слабость, а величайшая сила.
Вселенная: Fallout
В Пустоши тишина была редкостью. Всегда что-то происходило — рейдеры, мутанты, радиационные бури. Но сейчас, в этот момент, в убежищах и поселениях по всей разрушенной Америке, люди застыли перед экранами в абсолютной тишине.
Одинокий Путник стоял в Цитадели, окруженный членами Братства Стали. Рядом с ним — его отец, Джеймс, которого он спас от Анклава. Доктор Ли. Старейшина Лайонс. Все они смотрели на экран.
— Она плачет над скелетом, — сказал один из паладинов недоверчиво. — Над одним скелетом.
Одинокий Путник не ответил. Он думал о всех скелетах, которые видел в своих путешествиях. В разрушенных домах. В метро. В убежищах, где что-то пошло не так. Сотни, тысячи скелетов. Останки людей, которые умерли в день, когда упали бомбы, или в хаосе, который последовал за этим.
Он никогда не плакал над ними.
Он обыскивал их карманы в поисках крышек и патронов. Забирал их одежду, если она была в приличном состоянии. Использовал их дома как укрытие. Это было практично.
Но он никогда не думал о них как о людях. Как о тех, у кого были имена, семьи, мечты.
— Я нашел дневник однажды, — сказал он вдруг. — В одном из домов в Спрингвейле. Женщина писала о том, как она ждет мужа с работы. Как ее дочь учится играть на пианино. Последняя запись была от 23 октября 2077 года. За день до бомб.
— Что ты сделал с дневником? — спросил Джеймс тихо.
— Использовал страницы на растопку, — ответил Одинокий Путник, и в его голосе не было эмоций. — Было холодно. Мне нужен был огонь.
Тишина
На экране Лорейн читала дневник Дэвида Чена, и каждое слово было для нее священным. Она держала его так осторожно, словно это был самый ценный артефакт в мире.
— Она читает его как молитву, — сказала Доктор Ли. — Как что-то святое.
— Потому что для нее это святое, — ответил Джеймс. — Это последние слова человека. Последняя связь с тем, кем он был.
В Нью-Вегасе Курьер смотрел на экран в Лаки-38. Рядом с ним стояли его спутники — Вероника, Аркейд, Кэсс, Рауль. Все они были детьми Пустоши, выросшими среди руин.
— Мы живем в мире мертвых, — сказала Вероника. — Каждое здание, каждая дорога, каждая технология — все это создано людьми, которые умерли двести лет назад. Мы паразитируем на их наследии.
— Какие ещё паразиты?! — возразил Аркейд. — Мы выжившие. Мы делаем все возможное с тем, что осталось.
— Но мы никогда не благодарим их, — сказала Кэсс. — Мы никогда не думаем о том, что они чувствовали, когда умирали. Что они надеялись, что кто-то выживет и построит что-то лучше.
— А мы построили? — спросил Рауль. — Что-то лучше? Или мы просто повторяем те же ошибки в меньшем масштабе?
Курьер думал о своем путешествии. О выборах, которые он сделал. О NCR, Легионе, Мистере Хаусе, Да-Мэне. О будущем Мохаве, которое зависело от его решений.
— Дэвид Чен пытался спасти человечество, — сказал он. — Он и его команда легли спать, надеясь проснуться в лучшем мире. Они пожертвовали всем — своим временем, своими семьями, своей жизнью — ради будущего, которое никогда не увидят.
— И мы делаем то же самое, — добавил Аркейд. — Каждый, кто пытается восстановить цивилизацию, жертвует настоящим ради будущего, которое может никогда не наступить.
— Разница в том, — сказала Вероника, — что Лорейн помнит эту жертву. Чтит ее. Чувствует ответственность за нее. А мы просто идем дальше.
В Содружестве Выживший из Убежища 111 стоял в Святилище, окруженный поселенцами, которых он спас и защитил. Его сын Шон — Отец Института — был мертв. Война между фракциями закончилась. Но руины оставались.
— Я проснулся в мире, где все, кого я знал, были мертвы, — сказал он. — Моя жена убита. Мой сын украден. Мой мир уничтожен. И я должен был просто… продолжать жить.
Престон Гарви положил руку ему на плечо.
— Ты же не просто жил, — сказал он. — Ты помогал другим
— Но я никогда не скорбел, — ответил Выживший. — Не по-настоящему. Я был слишком занят выживанием. Я видел скелет Норы в криокапсуле и просто… пошел дальше. Потому что должен был. Потому что Шон нуждался во мне.
По всей Пустоши, в разных местах, разные люди приходили к тому же решению. Что пора перестать просто выживать среди руин. Что пора начать чтить тех, кто создал эти руины. Кто жил, любил, умирал в мире, который больше не существует. Это не вернет их. Это не изменит прошлое.
Но это изменит будущее.
Вселенная: Warhammer 40,000
На Терре, в бесконечных коридорах Имперского Дворца, комиссар Ярик стоял среди группы офицеров Имперской Гвардии, наблюдая за экраном. Вокруг него — ветераны сотен кампаний, люди, видевшие смерть в масштабах, которые не могли представить большинство цивилизаций.
Когда Лорейн опустилась на колени и заплакала, в зале воцарилась тишина.
— Она оплакивает слабых, — сказал один из комиссаров. — Тех, кто не смог выжить.
— Выживает сильнейший, — добавил другой. — Таков закон вселенной. Человечество этого мира было слабым — оно вымерло. Эти… инклинги… оказались сильнее — они выжили. В чем проблема?
Ярик молчал. Он думал о мирах, которые видел. О планетах, опустошенных орками, тиранидами и хаосом. О миллиардах людей, умерших, защищая Империум. О том, как их смерти записывались в отчетах просто как числа. «Потери: 30 миллиардов. Приемлемо».
Никто не плакал над этими числами. Никто не скорбел