Реактивная струя чернил ударила в воду под моллюском с такой силой, что создала направленный взрыв. Физика сработала безупречно: действие вызвало противодействие.
Моллюск взлетел как ракета. Камера следовала за тёмно-коричневым телом, которое пронзило воздух. Вверх, вверх, вверх — десять метров, двадцать, тридцать. На пике траектории моллюск завис на мгновение, его щупальца раскинулись в стороны, капли воды сверкали вокруг него на солнце. Он был высоко. Невероятно высоко.
И его траектория вела прямо к берегу. Время словно замедлилось. Все моллюски у воды замерли, их глаза проследили за полётом своего сородича. Тысячи существ наблюдали, как один из них делает то, что казалось невозможным.
Гравитация взяла своё. Моллюск начал падать. Он упал на пляж с мокрым шлепком.
ПЛЮХ.
Его тело расплылось по песку, превратившись в большое коричневое пятно. Чернила смешались с водой из его тела, создав лужу неправильной формы на песке.
Тишина.
Все моллюски в воде застыли. Они смотрели на неподвижное пятно на берегу. Никакого движения. Никаких признаков жизни. Он погиб… Секунда прошла. Две. Три. И затем…
Из центра чернильного пятна что-то шевельнулось. Сначала это было едва заметно. Просто рябь на поверхности жидкости. Но затем рябь усилилась, и из пятна начало подниматься… Рука.
Не щупальце, а именно что рука, с пятью пальцами, суставами, и ладонью. Антропоморфная, человеческая рука упёрлась в песок.
Вторая рука появилась рядом с первой. И затем, как феникс, восстающий из пепла, как чудо, которого не должно было быть, из пятна поднялась фигура. Гуманоидная. Стоящая на двух ногах. С руками, с торсом, с головой. Кожа всё ещё блестела от чернил, но форма была безошибочной. Это был не моллюск. Это было нечто новое.
Существо моргнуло. Его глаза — всё те же разумные глаза моллюска, но теперь на гуманоидном лице — смотрели на мир с изумлением.
Оно посмотрело на свои руки. Повернуло их, сжало пальцы в кулаки, разжало. Прикоснулось к своему телу, к своей новой форме.
И затем он сделало шаг. Нога поднялась ипереместилась вперёд, опустилась на песок. Тело сохранило равновесие. Вторая нога сделал тоже самое, ещё один шаг, более уверенный. Третьей шаг и четвертый был ещё более плавный. Существо прошло по пляжу. Оно остановилось, повернулось к океану. Тысячи моллюсков смотрели на него из воды. И в их глазах было нечто новое: Надежда.
Голос на экране вернулся:
— Он войдёт в историю как Великий Предок. Прародитель. Первый, кто совершил невозможное. Его имя будет забыто, но его деяние — никогда.
Камера показала крупным планом существо на берегу. Его кожа начала светлеть, приобретая более яркий оттенок. Тело адаптировалось к воздуху, к гравитации, к новой реальности.
— Из его линии произойдут две расы. Инклинги — дети кальмаров. И октолинги — дети осьминогов. Они будут вечно сражаться и вести борьбу в соревновательных состязаниях, но в глубине души помнить: они — братья. Дети одной мечты.
Камера отдалилась, показывая полную картину. Существо на берегу, тысячи моллюсков в воде, солнце, садящееся за горизонт. Момент, когда эволюция сделала прыжок, который не должен был быть возможен.
— Человечество исчезло, оставив после себя мёртвую планету. Но жизнь не умерла. Жизнь трансформировалась. Нашла новый путь. Новую форму. Новую возможность.
Существо подняло руку к небу, его пальцы раскрылись, словно пытаясь коснуться облаков. А комментарий прокомментировал его действия:
— Иногда эволюция ждёт миллионы
лет. Иногда она движется медленно, шаг за шагом, мутация за мутацией. Но иногда, она прыгает и мечта пятисот лет воплощается в одно мгновение.
Миры
В храмах, церквях, монастырях и священных рощах по всем мирам духовные лидеры смотрели на экраны с выражениями, которые варьировались от благоговения до глубокой задумчивости.
В одном из вариантов миров Будда, сидящий под деревом Бодхи, открыл глаза и произнёс:
— Жизнь устойчива. Это первая истина. Формы меняются, но сущность жизни продолжается. Человечество было одной формой. Эти существа — другая форма. Но жизнь — одна и та же. Привязанность к идее, что человечество — венец творения, — это источник страдания. Мы не конечная точка. Мы часть пути. И когда мы исчезнем, путь продолжится без нас.
Ученики записывали все его слова.
В одном из миров Раввин, изучающий Тору, закрыл книгу и произнёс:
— В Книге Бытия сказано: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю». Но не сказано, что только человек должен наполнять землю. Жизнь наполняет землю в любой форме.
Иисус, в мирах, где он существовал как наблюдатель, смотрел на экран с выражением глубокой печали и глубокой надежды:
— Падение человечества трагично, каждая потерянная жизнь — это трагедия. Но творение продолжается. Бог не перестал творить, когда создал человека. Творение — это постоянный процесс. И эти новые существа… они тоже дети Божьи.
В халифате 7 века имам, стоявший в тени колонн мечети, держал в руках священную книгу и, не отрывая взгляда от экрана, спокойно комментировал происходящее:
— Аллах создал всё живое из воды. И эти существа пришли из воды. Возможно, это напоминание: мы все из одного источника. Человек, животное, эти новые существа — все мы из воды, все мы из праха, все мы вернёмся к Создателю.
Все они, несмотря на различия в верованиях, пришли к одному выводу: это урок смирения. Человечество — не конечная точка творения. Это одна глава в бесконечной книге жизни.
В великом мире науки, где учёные из разных временных линий объединились в единую общность, реакция оказалась единодушной — восторг…
Чарльз Дарвин, наблюдал за экранами и стоял с открытым ртом, его глаза сияли:
— Прерывистое равновесие! Это прерывистое равновесие в действии! Стивен Джей Гулд был прав!
Ричард Докинз, стоявший рядом, кивал так энергично, что его очки чуть не слетели:
— Экстремальное давление среды плюс мутагенный катализатор равно ускоренная видообразование! Пятьсот лет — это ничто по эволюционным меркам, но при правильных условиях…
— При правильных условиях эволюция может совершить скачок, — закончил Дарвин. — Не постепенное изменение, а резкий переход. От одной формы к другой.
Рядом была группа биологов, палеонтологов и генетиков. Они собралась вокруг экрана, делая заметки, строя теории, спорив друг с другом с энтузиазмом, который можно было назвать религиозным.
— Трансформация через чернила, — говорил один. — это метаморфоза. Как гусеница становится бабочкой, но контролируемая сознанием!
— Сознание влияет на форму, — добавил другой. — Желание стать чем-то большим буквально изменяет тело. Это… это ламаркизм, но работающий!
Дарвин покачал головой:
— Не ламаркизм. Эпигенетика. Экспрессия генов, изменённая экстремальными условиями. Гены были всегда там. Просто нужен был триггер, чтобы их активировать.
Докинз указал на экран:
— Мы наблюдаем макроэволюцию в ускоренной перемотке.