В сновидении, приснившемся после этого, — в первом сне, который я попыталась проанализировать, — одним из персонажей был губернатор. Чтобы понять символику этого образа, я решила составить длинный список ассоциаций к термину «губернатор». Несколько минут я смотрела на список и не находила в нем никакого смысла, Как глупо — никакого смысла вообще! Затем я снова взглянула на верхнюю часть листа и с удивлением перечитала первые слова, пришедшие мне в голову: «Губернатор дарует прощение». Ну конечно, именно этого я отчаянно хотела — получить прощение того парня, шанс начать все сначала! Так я поняла, что мои сны — не просто любопытный феномен, но ключ к самопознанию. Я стала бегло записывать все примечательные сны и потом, работая с ними, переживала катарсис.
Взлеты и падения последних лет юности были подобны американским горкам. Я все еще страдала и мучилась. Однако светлых моментов явно прибавилось. Моя чувствительная кожа постепенно приходила в норму. Я стала постоянно встречаться с парнем, который потом стал моим первым мужем. У меня обнаружились некоторые художественные способности. Я теперь опять училась с удовольствием. А главное, я открыла ценность уникальных качеств, присущих каждому человеку.
С детства у меня были такие руки, что, глядя на них, люди спрашивали: «Ты играешь на пианино?» Поскольку музыкой я не занималась, но подозревала, что от меня этого ждали, я испытывала смущение. В шестом классе меня трясло, когда учительница арифметики, сверкая очками, изрекла тоном обвинителя: «У кого-то из вас длинные пальцы!» Откуда я могла знать, что она намекала на присутствие в классе воришки, а вовсе не на мой физический недостаток? Я прилежно подстригала ногти и пыталась сделать так, чтобы мои руки выглядели как у всех, мне было неприятно даже в этом отличаться от других. Только заканчивая школу, я впервые отрастила ногти. И тут вдруг все стали восклицать: «О, какие у тебя красивые руки!» А вскоре, благодаря своим рукам, я стала телевизионной моделью: я снималась в рекламных роликах, перелистывала страницы бульварной прессы перед камерой, даже сфотографировалась в наручниках для обложки детективного журнала. При такой работе длинные и тонкие пальцы оказались преимуществом, и я уже не жалела, что отличаюсь от других.
Я закончила среднюю школу, проучилась несколько месяцев в школе драматического искусства, работала в социальной службе, потом — секретаршей, а в двадцать один год вышла замуж за парня, с которым встречалась с шестнадцати лет. Проблемы приходили и уходили, нищета то отступала, то наступала. В лучшие времена мне снились прекрасные драгоценности, кольца и броши. В худшие — искореженные, погибающие деревья со спутанными корнями. Летать во сне мне доводилось очень редко [27].
По мере того, как моя мама старела и пыталась справиться с собственными жизненными проблемами, ее яркое воображение приняло настораживающие масштабы. Она начала подозревать незнакомых людей в том, что они пытаются отравить или преследуют ее, и обнаруживала другие явные признаки параноидального поведения. Я, молодая женщина, видела в этом большее, чем просто климактерический кризис, который должен пройти. Тогда я считала, что ее излишняя склонность к фантазиям переросла в искаженное, гротесковое мышление. В богатом воображении таилась опасность, и я от него отказалась. Поведение матери заставляло меня бояться самой себя. Насколько я на нее похожа? Насколько надежно мое собственное душевное здоровье? Я решила стать совершенно другим человеком. Я больше не желала иметь ничего общего с искусством плетения фантастических историй наяву и подавляла в своем сознании малейшие поползновения такого рода. Только путь науки казался мне здоровым.
Выйдя замуж и попав в новую обстановку, я почувствовала, что навсегда избавилась от дома кошмаров. Действительно, некоторые мои страдания закончились, но, к несчастью, как и все мы, я несла в себе тень своего прошлого.
Дом на Ивовой улице стал повторяющимся символом моих снов. И только двадцать лет спустя я осознала значение своих ночных возвращений в это место. Я не понимала, насколько мне было необходимо вновь и вновь исследовать толстый слой грязно-серой известковой пыли, покрывавшей это уродливое и холодное жилище. Поначалу я не улавливала смысла работы, которой занималась в своих снах: я сортировала мусор, накопившийся на чердаке или в подвале, бесконечно перекладывая вещи из одной кучи в другую, чтобы часть из них выбросить, а другие раздать или оставить себе. И только когда в своих снах среди хлама и грязи я стала находить нечто ценное — прекрасную синюю вазу, старинную картину, о существовании которой никогда не подозревала, — я начала подозревать, что во мне происходит незаметная эволюция. Там, среди заваленных хламом бесполезных предметов, я в своих сновидениях снова и снова находила что-то — что-то ценное, стоящее того, чтобы его сохранили. Радость, которую принесло мне это открытие, трудно передать словами. Я убеждена, что такое открытие должен сделать для себя каждый человек: самые худшие периоды нашей жизни всегда содержат в себе нечто ценное. Чтобы найти это нечто, приходится копаться в грязном и уродливом хламе. Но если мы все это просто выбросим, то потеряем что-то драгоценное, незаменимое. Каждому из нас необходимо найти красоту в своем доме кошмаров — только тогда мы обретем целостность. Наши сны могут сделать нас другими людьми.
К тому времени, как я открыла богатства, погребенные в доме на Ивовой улице, я научилась многому. Но я еще не знала, как попадать туда по своему желанию, как обнаруживать драгоценную вещь всякий раз, когда этого захочешь, как снова оказаться в объятиях отца. Мне были еще неведомы ни сокровища, сокрытые в рассказах моей матери, ни власть здорового воображения. Я еще не обладала силой осознанного сновидения. Мне предстояло приобрести множество навыков в бодрствующей жизни, прежде чем я смогла вновь поверить в полеты и чудеса.
ГЛАВА ПЯТАЯ. Храмовые стены Мандалы сновидений
СРЕДИ СИМВОЛОВ, являющихся нам по ночам в сновидениях, встречаются слова и образы (наши собственные заклинания и боги), которые для нас исполнены особого смысла. Эти символы связаны с нашими глубинными эмоциями. Они легко стимулируют наше воображение, поскольку сами сформированы им. Религиозные символы, не укорененные в нашем опыте, не вызывают эмоционального отклика и потому не обладают властью над