Наконец Стефана остановилась, и Брюна тут же вытянулась, стараясь хоть что-то разглядеть впереди. Они стояли на самом высоком краю площади, напротив старой аптеки, так что, вытянув шею, Брюне удалось разглядеть собравшуюся на площади огромную толпу; лица людей белели в сумерках, столь же бесчисленные, как падающие с неба снежинки. Однако в сгущавшейся тьме, среди усиливавшегося снегопада ей не было видно никакого пути назад, домой. Ей казалось, что она заблудилась в лесу. Дворец, в стенах которого тускло светились над толпой редкие окна, был погружен в молчание. Никто оттуда не выходил, и туда тоже никто не входил. Там заседало правительство; там была обитель власти, государственная силовая установка, пороховой склад государства, бомба. Государственная мощь была втиснута в эти старые красные стены и находилась там под давлением, копилась много лет и веков, так что если теперь она взорвется, то стены разлетятся тучей острых каменных осколков. А здесь, в сумерках на открытом пространстве, были лишь мягкие лица, сияющие глаза, маленькие мягкие девичьи груди, животы и бедра, защищенные только одеждой.
Брюна посмотрела вниз, на брусчатку и на свои ноги. Ноги у нее уже здорово замерзли. Надо было надеть теплые сапожки, но кто же знал, что пойдет снег, да и Фана все время ее торопила. Брюна чувствовала себя настолько несчастной – замерзшей, заблудившейся, одинокой, – что чуть не плакала. Она вздернула подбородок, закусила губу, потом стиснула зубы и выпрямилась, ощущая коченеющими ногами ледяные камни.
Послышался какой-то звук, разлетевшийся, как искры костра, и хрупкий, как крошечные снежные кристаллики. Толпа совершенно примолкла, лишь изредка по ней пробегала волна тихого смеха и шепота, и в воцарившейся тишине все продолжал звучать тот негромкий, непродолжительный, серебристый звон.
– Что это? – спросила Брюна, начиная улыбаться. – Зачем они это делают?
* * *
Это заседание комитета. Вряд ли вы захотите, чтобы я стала описывать заседание комитета, верно? Обычно он заседает по пятницам с одиннадцати утра в нижнем этаже Министерства экономики. Однако и в одиннадцать вечера в пятницу заседание продолжается, и за этим заседанием наблюдает множество людей, миллионы людей, а все благодаря тому иностранцу с телевизионной камерой, одноглазой, с длинным рылом объектива, которая мгновенно ловит и как бы всасывает в себя все, что происходит вокруг. Этот оператор уже давно поймал в объектив высокую темноволосую девушку, которая столь красноречиво выступает в защиту некоего решения относительно возвращения в столицу некоего человека. Но миллионы телезрителей так и не поймут ее доводов, ибо говорит она на своем родном, непонятном большинству людей языке и никто ее речь не переводит. Все видят лишь, как телекамера замирает на ее лице, всасывая его в себя своей вытянутой пастью.
* * *
Это история любви. Прошло еще два часа, и тот телеоператор давно уже ушел, а заседание комитета все продолжалось.
– Нет, послушайте, – говорила девушка, – это серьезно. Ведь именно в такие моменты и совершаются предательства. Свободные выборы – да, конечно, но если мы сейчас не заглянем хотя бы на шаг вперед, то когда же нам удастся это сделать? И кто это сделает? Страна мы или государство-сателлит, меняющее хозяев?
– Но вперед нужно двигаться постепенно, шаг за шагом…
– И ждать, когда плотина не выдержит и прорвется? Пороги нужно преодолевать быстро! И всем сразу!
– Но вопрос в выборе направления…
– Вот именно, в выборе, а не в бездумном следовании событиям.
– Но все события развиваются в одном направлении.
– Ну да, только направление у них обратное! Вот увидите!
– И к чему приведет развитие событий? К зависимости от Запада, а не от Востока, как и говорила Фана?
– Зависимость неизбежна… Нам нужно перестроиться, но не допустить оккупации…
– Черта с два ее не допустишь! Это будет оккупация с помощью денег, материализма, их рынков, их ценностей. Ты же не думаешь, что мы сможем выстоять против них? Что значит социальная справедливость по сравнению с цветным телевизором? Да мы эту битву проиграли еще до ее начала! Скажи, каковы наши теперешние позиции?
– Они такие же, как и всегда, и абсолютно непригодны для обороны.
– Он прав. Нет, серьезно. Мы действительно там же, где были всегда. И мы тут одни, больше никого нет. Другие нас нагнали на короткое время, поэтому мы можем действовать. Непригодная для обороны позиция – центр власти. Мы можем действовать. Сейчас.
– Чтобы противостоять цветным телевизорам? Как? Дамба прорвана! Поток товаров устремился сюда. Мы в нем тонем.
– Ничего, не потонем, если правильно определим направление, и прямо сейчас…
– Но послушает ли нас Режи? Почему мы поворачиваем назад, когда нам следовало бы идти вперед? Если мы…
– Мы должны установить…
– Нет! Мы должны действовать! Свобода может быть установлена только в момент свободы…
Они кричали все одновременно охрипшими, измученными голосами. Они уже слишком давно только говорили и слушали друг друга, и пили плохой кофе, и целыми днями, неделями жили за счет одной лишь любви. Да, за счет любви; то были споры и ссоры влюбленных. Ради любви он умоляет ее, а она гневается из-за любви. Все всегда делалось во имя и ради любви. Именно поэтому длинное рыло телекамеры и совалось в грязноватую подвальную комнату, где собирались влюбленные. Камера всегда жадно ищет любви, ибо если у вас любви нет, вы можете смотреть ее по телевизору и скоро перестанете отличать подлинное от образов на экранчике, где все, как он сказал, можно сделать за две секунды. Но влюбленные знают разницу.
* * *
Это сказка, и, как вы знаете, в сказке после слов, что они жили долго и счастливо, нет никакого «потом». Злые чары разрушены; верный слуга получил в награду полкоролевства, король правил долго и справедливо. Помните про момент, когда совершается предательство, и не задавайте больше вопросов. Не спрашивайте, выросла ли на отравленных полях пшеница. Не спрашивайте, зазеленеют ли весной деревья в лесу. Не спрашивайте, получила ли награду девушка. Помните сказку о Кощее Бессмертном, чья жизнь была в игле, игла – в яйце, яйцо – в лебеде, лебедь – в орле, орел – в волке, а волк – во дворце, стены которого построены из магических камней – камней власти. Колдовство внутри колдовства! Нам еще очень далеко до того яйца, в котором находится игла, которую нужно сломать, чтобы умер Кощей Бессмертный. А сказка кончается. И тысячи, тысячи и тысячи людей все стоят на вымощенном брусчаткой склоне перед дворцом. Снежинки искрами мелькают в воздухе, и люди поют. Вы знаете эту песню; это старая песня, в которой много таких слов, как «страна»,