Анна Ахматова знала Шостаковича еще мальчиком. Был в Петрограде такой хирург Иван Иванович Греков, и у него дома по выходным собирался артистический салон, куда мать его приводила, он там играл на рояле. Митя рассказывал, как он в первый раз увидел Ахматову. Он играл у Грековых, и она вошла. Она была очень красива, и на ней было платье с голой спиной, что его, мальчишку, тогда поразило.
Еще он говорил, что, когда вышел ее первый сборник «Вечер», они с Лео Арнштамом, преклонявшиеся перед Ахматовой, отправились в книжный магазин на Невском, потому что прослышали, что туда поступит тираж. И в этот момент она зашла за своими авторскими. Они ее увидели и очень оробели.
Ахматову он обожал, знал ее стихи, покупал сборники. Она подарила ему книжку с надписью: «Композитору Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле». И вложила листок со стихами, ему посвященными.
Музыка
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела, словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
Да… вот сказали вдруг, что она умерла. И Дмитрий Дмитриевич: «Все-таки старуха пережила своих мучителей». Она умерла в санатории под Москвой, куда поехала в обществе жены Виктора Ардова, своей подруги Нины Антоновны Ольшевской. Гроб с ее телом в Москве стоял в больнице Склифосовского, где был небольшой морг, и там можно было с ней тайно попрощаться, официально об этом не сообщали ни в газетах, нигде, но немногие знали, передавали из уст в уста. Дмитрий Дмитриевич сказал: «Поезжай и попрощайся с ней». Приехал на машине Евтушенко, меня забрал, и мы поехали туда, в Склифосовского. Все подходили к гробу, прощались… На следующий день ее увезли хоронить в Ленинград. Дмитрий Дмитриевич попросил, чтобы от его имени послали туда цветы. Ахматову похоронили на кладбище в Комарово. Потом мы со Славой Ростроповичем ездили из соседнего Репино к ней на могилу.
8. Каким он был. Киномузыка: «Гамлет» и Карл Маркс
Когда шла работа над кинофильмом «Гамлет», то приезжал от Козинцева человек, ему срочно нужна была музыка. Григорий Козинцев был замечателен тем, что единственный среди всех режиссеров имел список эпизодов – что ему нужно, что он хочет и какой длительности. Мы были на фестивале в Горьком, возвращались после завтрака в номер, Дмитрий Дмитриевич брал этот список и говорил: «Прочти, что там следующее?» Я говорила: «Первое сумасшествие Офелии». Он садился и моментально писал первое сумасшествие Офелии. «Что там дальше?» Я читала: «Второе сумасшествие Офелии». Он писал второе сумасшествие Офелии. Человек ждал эти ноты, увозил в Ленинград, и их там начинали исполнять. Съемки проходили в Эстонии, где построили макет Эльсинора, замок был как настоящий. Потом мы ездили в Ленинград смотреть материал. Помню, там был Смоктуновский. Он говорил, что Козинцев ему страшно мешает и не дает сыграть Гамлета, как он себе его представляет. Очень на него раздражался. Но Козинцев не уступал. Фильм оказался очень хорошим.
А музыку к последней картине Козинцева «Король Лир» Шостакович писать не хотел. Они уже ставили с Григорием Михайловичем эту шекспировскую трагедию в ленинградском театре в 1941-м. И второй раз ему тяжело было обращаться к тому же самому материалу. В общем, он отбояривался-отбояривался, но его уговорили. И еще взяли для фильма какие-то его романсы из того спектакля.
Он очень ценил ясность. Одно время согласился сочинять для режиссера Григория Рошаля, который снимал фильм о Карле Марксе. Рошаль все время бегал и не знал, что ему нужно, и доставал Дмитрия Дмитриевича ужасно. Что Дмитрий Шостакович ни предложит, все не годится. Я в конце концов вышла из себя: «Слушай, откажись, ну что ты мучаешься! Зачем тебе этот „Карл Маркс“?» И он ответил: «Тебе легко говорить. Ты видишь, сколько народу мне нужно поддерживать? Если их построить, то выйдет целая первомайская демонстрация!» Потому что были его дочь Галя с мужем и двумя детьми, сын Максим с Леной и ребенком, у всех внуков были няньки, и была дача… В общем, он продолжал всех содержать, писал эту жуткую музыку, но работал. Фильм о Марксе назывался «Год как жизнь» и был он по книжке Галины Серебряковой. Она дружила с семьей Шостаковича с его ранней юности в Петрограде, потом была арестована в 1936 году, провела в сталинских лагерях и ссылках двадцать лет, вернулась в Ленинград в середине пятидесятых. Может быть, это ей он обещал взяться за эту музыку. Кажется, она когда-то хотела за него замуж, но у нее не получилось. Она меня очень не любила по этому поводу.
Шостакович был остроумный по-своему, едко остроумный, ядовито остроумный. Скажет – не забудешь.
У него была замечательная память, выдающаяся. Все, что он читал, он помнил. Из литературы любил Салтыкова-Щедрина, Гоголя, знал все прямо наизусть. Очень много читал. Мы получали по подписке книги в библиотеке, я за ними ездила и привозила. Он много писал вокальной музыки – на стихи Пушкина, Лермонтова, Цветаевой, Блока, британских поэтов в переводах Пастернака и Маршака, из еврейской народной поэзии… И даже создал цикл для баса и фортепиано «Четыре стихотворения капитана Лебядкина». Из романа Достоевского «Бесы». У него была привычка: он читал все газеты и замечал, кто что сказал. А потом доставал с полки книжки, например, времен кампании по борьбе с космополитизмом, и сравнивал. И показывал мне: «Смотри, что они говорили тогда и что сейчас. Те же самые люди».
Он все время хотел, чтобы я повсюду ходила с ним вместе: куда он, туда и я. Ну и я послушно шла. Записывала репетиции, сопровождала его на всех премьерах. Как-то мы были с ним на концерте в Большом зале консерватории. И вдруг Дмитрий Дмитриевич, который смирно сидел и слушал, схватил меня за руку, потащил в соседний ряд и стал показывать: «Видела, кто сидел в нашем ряду? Там Тимашук». Это была печально известная Лидия Тимашук. По ее жалобе началось в 1953-м сталинское антисемитское «дело врачей-убийц».