Их не предупредили. Не было никаких намёков. Из-за обломков мёртвого города на них устремились три фигуры. И прежде, чем они успели сгруппироваться, земля под ними разверзлась, чёрные пики остекленевшего пепла взметнулись вверх, как решётка, безжалостно разделяя их. Каждый остался один на один с незнакомым противником, чей облик заставил кровь стынуть в жилах.
Бой Динэи: Апостазия
Перед ней стояла женщина в одеянии глубокого, бархатного чёрного цвета, расшитого серебряными нитями, изображающими сломанные цепи и увядшие лилии. Её рыжие волосы были заплетены в строгую, жестокую косу. В руках она держала не жезл, а чёрный скипетр, на вершине которого пульсировала тёмная, лишённая света, сфера. Её глаза, цвета старого золота, были холодными, высокомерными, полными безразличной мощи. В этом лице была жуткая, искажённая пародия на её собственные черты.
И она заговорила. Голос был её собственным — тем самым, мелодичным, серебряным колокольчиком, который она добровольно отринула. Но теперь он звучал ядовито, насмешливо и властно.
— Смотри, глупышка! — её слова, громкие и чёткие, резали мёртвый воздух, нарушая вечный обет. — Смотри на последствия веры! На слепое служение догмам, что ведёт к этим кострам! Твой свет — лишь предвестник пепла! Всякая вера, достигнув апогея, требует жертв. Всех жертв!
Динэя отшатнулась, как от пощёчины. Звук её собственного голоса, используемый для таких слов, был хуже любого удара.
Апостазия взметнула скипетр. Из сферы вырвался поток чёрного пламени-небытия. Динэя отпрыгнула в сторону, её пятки скользнули по стеклянному пеплу. Она приземлилась в низкую стойку, поднимая жезл. Золотой свет вспыхнул, но чёрное пламя пожирало его, заставляя отступать.
— Бесполезно! — смеялась Апостазия, её голос звенел среди руин. — Ты борешься с самой природой мироздания! Порядок рождается из хаоса, а хаос — из слепой веры!
Она совершила резкий выпад, и скипетр описал дугу. Динэя едва успела отклониться, чувствуя, как смертоносная пустота обжигает щёку. Она откатилась, поднялась на ноги и, используя импульс, ринулась вперёд, пытаясь ударить жезлом по руке противницы. Но Апостазия парировала удар с невероятной ловкостью, скипетр вращался в её руке, выписывая смертоносные узоры.
— Каждый твой шаг, каждое исцеление — это утверждение догмы! — кричала она, напирая. — А догма ведёт сюда!
Она вновь взметнула скипетр, и на этот раз поток пустоты ударил в землю перед Динэей. Остекленевший пепел вздыбился и рассыпался, обнажив зияющую пропасть небытия под ним. Динэя едва удержала равновесие на краю, её сердце бешено заколотилось. Она отпрыгнула назад, прямо под очередной выпад скипетра. Лезвие чистой аннигиляции просвистело в сантиметре от её горла.
Отчаяние охватывало её. Она отступала, её дыхание сбилось. Сила противницы была не просто мощной — она была иной, противоречащей всему, что Динэя знала. Её вера, её свет казались смешными и беспомощными.
— Ты пытаешься спасти один мир, — язвительно продолжала Апостазия, её фигура оставалась единственным тёмным пятном в нарастающей белизне не-бытия вокруг них. — Но твоя природа ведёт к гибели всех миров! Ты — часть системы, что создаёт этот пепел! Прими это!
Динэя оступилась, споткнувшись о обломок. Она упала на спину, и Апостазия оказалась над ней, занося скипетр для последнего удара. В глазах тёмного отражения не было ни гнева, ни ненависти — лишь холодное, безразличное ожидание неизбежного.
И в этот миг, на дне отчаяния, вспыхнула простая, ясная мысль, не имеющая ничего общего с догмами: «Нет. Мой выбор — не слепое служение. Мой выбор — защищать жизнь. Сейчас. Здесь. Этого достаточно.»
Её жезл вспыхнул не ярче, но иначе. Свет стал не оружием и не щитом, а простым, упрямым утверждением бытия. Он не боролся с пустотой. Он просто был. Апостазия на мгновение застыла, и на её лице впервые появилось выражение — лёгкое недоумение. Этого мгновения хватило. Динэя с криком, в котором не было страха, а лишь чистая воля, выбросила жезл вперёд. Золотисто-белый свет не ударил, а разлился, как вода, заполняя пустоту. Апостазия, столкнувшись с силой, которую не могла понять и поглотить, с тихим, почти разочарованным вздохом, рассыпалась пеплом.
Бой Громора: Ярость
Перед орком стоял другой орк. Но это было воплощение чистой, животной ярости. Его доспехи были покрыты шипами и зазубринами, с них капала невысохшая кровь. В его глазах не было ни капли разума — лишь белая, пенная ярость. Он не держал оружия мастеров. В его руках был окровавленный, примитивный обух, сделанный из кости и камня.
— СМОТРИ! — проревел Яростный, его голос был скрипучим рёвом, и в нём слышался грохот рушащихся городов. — СМОТРИ НА ТО, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ! КАЖДЫЙ ТВОЙ ВЫБОР — ЭТО ВЫБОР СИЛЫ! А СИЛА — ЭТО РАЗРУШЕНИЕ! ВСЕГДА!
Он ринулся в атаку, не бегом, а серией мощных, стремительных прыжков, словно горный козёл, но размером с быка. Громор едва успел поднять «Горного Пастыря» для блока. Удар обуха обрушился на его топор с такой силой, что искры посыпались из стали, а его самого отбросило на несколько шагов.
— БЕЗ СИЛЫ ТЫ — НИЧТО! — рычал двойник, не давая ему опомниться. — А С СИЛОЙ ТЫ — ЧУМА!
Яростный атаковал снова, его движения были хаотичными, непредсказуемыми, лишёнными всякой техники, но невероятно мощными. Громор отбивался, но каждый блок отзывался в его душе воспоминанием о сожжённых деревнях, о людях, раздавленных его яростью в прошлом. Его собственная сила, которой он когда-то гордился, теперь казалась ему проклятием.
Яростный, разозлённый сопротивлением, с рёвом ударил обухом по земле. Площадка из остекленевшего пепла под ногами Громора треснула и обрушилась. Орк провалился по пояс в образовавшуюся яму, беспомощно зажатый острыми осколками. Его топор выпал из рук.
— ПРИМИ ЭТО! — Яростный оказался над ним, занося обух для сокрушительного удара по голове. — СТАНЬ ТЕМ, КЕМ ТЫ РОЖДЁН БЫТЬ!
Громор был в ловушке. Логика была неумолима. Его путь действительно вёл к руинам. Он видел смерть в глазах своего отражения. Но в этот последний миг, глядя в это безумие, он понял разницу. Его двойник наслаждался разрушением. Для него это был конец. Для Громора — это была ошибка, которую он больше не желал повторять.