Доктор Вёшкин нашёл эту просьбу странной, но Коле и Маше доверял, да и девочка казалась ему хорошей и воспитанной.
— Можно, — кивнул он.
Так и началось тесное знакомство «В глазури», «Сюрприза» и «Петушка» с улитками. В прямом смысле тесное! Завербованные улитки, спустившись с ладоней девочки, заползали по чаше со сладостями, а спецагенты с трудом сдерживались от хохота, так им было щекотно. Это было настоящее испытание на стойкость!
— Вот же повезло! — сквозь зубы и смех прошептала «В глазури» в костюме шоколадной плитки. Он был ей явно велик. Улитка Маша согласно закачала рожками и, медленно оглянувшись на Колю, ещё медленнее начала докладывать обстановку. Маша была сонной и поэтому никак не могла ускориться. Её слова тянулись, как след от слизняка, долго-долго, отчего «Сюрприз» чуть не лопнул. А «Петушок» (в костюме Козинаки) записал следующее: «Грибофф звонил и сказал, что у него прорезалось ещё пять зубов. Он срочно едет на приём и хочет вырвать половину зубов. Это наш шанс».
«Сюрприз», с трудом натягивая на себя плёнку от безе и смущаясь, кивнул и затарахтел:
— План такой, сахарное драже мне в спину: когда он откроет рот, мы по очереди прыгаем туда с помощью улиток.
— Нас двое, — отметил Коля.
— Первыми будем я и шоколадное яйцо, — подтвердил «Петушок». Обёртка Козинаки ему чуть жала, или… он просто был готов к подвигу? Зефирка хотела возмутиться, но в этот момент Коля как раз заполз на неё, и никто не услышал её возмущения.
Тем временем маленькая пациентка довольно кивнула улиткам и захотела достать их из чаши, но тут в кабинет заглянула медсестра и сообщила, что пришёл следующий больной. Это был Гриша Грибов.
Казалось, что спецоперация идёт даже лучше, чем по плану. Маша выбралась на край чаши, готовая подбросить «Сюрприз», а Коля — тоже уже на краю чаши — «Петушка». Грибофф же, едва войдя в кабинет, осмотрел сладости и, увидев самые нелюбимые, сморщился.
— Какие у вас… питомцы, — фыркнул он и забрался в кресло.
— Гриша, а вы и животных, и сладкое не любите? — спросил Вёшкин. Ему искренне было интересно, почему мальчик, пусть и такой странный, не любит леденцы и зефир. Грибофф внимательно посмотрел на стоматолога и откашлялся.
«Как взрослый!» — отметил про себя Вёшкин.
— Я не то что не люблю. Я его никогда не ел.
Доктор удивлённо вскинул брови, попросил Грибоффа открыть рот и задумчиво добавил:
— Возможно, это и есть причина ваших проблем с зубами?
«И такого сурового вида», — подумал Вёшкин.
Зеркальце и зонд простукивали огромные зубы пациента, растущие в два ряда. Вёшкину вдруг самому стало так тоскливо и грустно за ребёнка, который никогда не ел конфет, что он вдруг вскинул палец к потолку и вскочил со своего вертящегося табурета.
— А у меня идея!
Рука стоматолога быстро и ловко нырнула в чашу с конфетами — прямо к зефиру. Ещё быстрее врач вернулся на место, одним взмахом развернув обёртку (правда, от шоколадки), и сунул «В глазури» в рот Грибоффу! Ничего себе! Глаза злодея округлились, сперва он пытался вырваться, выплюнуть мягкий, в хрустящем шоколаде зефир, но вдруг замер и поменялся в лице. Зубы его были созданы для шоколада! А глаза вдруг стали нормального размера, увлажнились, и Грибофф закрыл рот.
— Ну как? Вкусно? — поинтересовался Вёшкин. Он явно считал свой поступок верным и наблюдал за странным пациентом. Маша и Коля замерли на бортиках чаши, а «Сюрприз» и «Петушок» ждали, что же произойдёт дальше.
— Доктор! — закончив жевать, вдруг вскрикнул Грибофф. Он сел в кресле и быстро заговорил: — Мне нужно срочно кое-что исправить. Прямо сейчас! Это невероятно важно! С зубами я к вам ещё вернусь!
Теперь пациент оказался быстрее врача и выбежал из кабинета стоматолога. Ветром, поднятым им, из рук Вёшкина вырвало фантик от шоколадки. Медсестра любопытством выглянула из-за двери. Вёшкин только пожал плечами.
Парад
Лимузин Грибоффа мчался на набережную, где уже вовсю шёл концерт. Водитель сигналил изо всех сил, а Грибофф откинулся на заднем сиденье — не поверите, с закрытыми глазами — и тихо плакал. Он всё ещё хранил сладкий мягкий вкус зефира в глазури во рту и думал, какую огромную ошибку совершил. Много ошибок.
А в Шуге начался парад. Сквозь лучи софитов и летящие блёстки двигались танцовщики. Все сладости поменялись фантиками и упаковками, поэтому трудно было узнать, где скрывались пастила и пирожное «Наполеон», а где — курага в шоколаде и марципановый рулет. Но легко было угадать, что под костюмами «В глазури» и «Сюрприза» танцевали — да, да! — безе и шоколадка. Да ещё как!
Зрители по обе стороны от прохода изо всех сил хлопали танцорам и особенно солистам. Фольга «Сюрприза» распахивалась, словно пиджак, от каждого движения, а прозрачную упаковку «В глазури» стеснительная мама-плитка декорировала сахарными цветами и кристаллами. В это время на высоком постаменте позади ансамбля невероятные пируэты и фуэте крутил Козинаки, переодетый в «Петушка».
У людей в городе на набережной тоже шёл концерт. Трибуны были полны детьми и их родителями, а артисты точно так же, как «Холодок» в Шуге, срывали аплодисменты после каждой песни.
Но за сценой на набережной творилась суета. Это Крепыш и Соня, громко перешёптываясь, приносили и уносили коробки со сладостями. Работы им предстояло ещё много: пока удалось заменить всего три бокса. Как вдруг полотнища шатра распахнулись, и в него зашёл Грибофф. Крепыш и Соня так и замерли с двумя ящиками в руках и открыли рты. У Крепыша чуть съехал красный нос, а у Сони испачкалось жабо. Грибофф осмотрел напарников-клоунов и, держась за челюсть, глухо просопел:
— Поставьте. Назад.
— Но как? Времени осталось мало, босс… — растерялся Крепыш и часто заморгал. В руках он как раз держал коробку с зефиром.
Грибофф подошёл к нему вплотную, но не отвесил затрещину и даже не сказал ничего грубого. Наоборот, нежно провёл пальцем по краешку коробки и уронил на пол слезинку.
— Верните всё как было. Срочно. Нормальные сладости — на место.
— На место? Сюда, в шатёр? — неловко уточнил Соня и поставил коробку на пол. Идея ему явно нравилась.
— Да, — отвернулся от них Грибофф, вытирая слёзы. Говорить ему было тяжело.
— Вы плачете? — вдруг спросил Соня и получил под дых локтем от Крепыша.
— Да… зубы болят, — признался Грибофф и снова обернулся. — Срочно верните коробки. А эти, «испорченные»… сдайте в дорожную службу. Для асфальта подойдут.