Угроза Курбского взять с собой в могилу «свое писание», чтобы с ним предстать перед «вечным судьей», вызывает у Ивана злобу и, пожалуй, некоторую тревогу. По мнению царя Ивана, поступать так равносильно отказу от христианства: «Се убо последнее свое христианство отложил еси… И по сему убо несть подобно и пению над тобою быти». Такие «изменники-собаки», по излюбленному выражению Ивана, по своим преступлениям уже не христиане; они не достойны отпевания и христианского погребения и могут считаться заранее осужденными на муки ада.
Это дерзкое «восхищение», т. е. предвосхищение, приговора «страшного суда» глубоко возмущало Курбского. Но Иван усиливал это «восхищение» «страшного суда» и говорил, что «убиенным же по своим изменам» невозможно предстать «у престола владычня… паче и человеком недоведомо», т. е. людям это достоверно неизвестно.
* * *
В общем «широковещательное и многошумящее» писание царя Ивана, при множестве софизмов и бесконечных, кстати и некстати, начетческих отступлений и аргументов, сводится к довольно элементарной идеологии необузданного самовластья, под которую подведены для успокоения совести извращенные представления о возмездии за грехи и об ответственности перед «страшным судом»: я волен по своему усмотрению жаловать, наказывать и казнить своих «холопей», не боюсь ни здесь, ни на «страшном суде» воплей «собак-изменников», недостойных христианской смерти и погребения, и всю ответственность за вольные и невольные грехи беру безбоязненно на себя с полной уверенностью относительно оправдательного приговора на «страшном суде».
На этой непримиримой, «сатанински-гордой», с точки зрения кн. Курбского, позиции царь Иван неизменно стоял в начале массовых казней, во время опричнины и после отмены ее, до последнего года жизни. Можно сказать, что если теория божественного самовластия была усвоена царем Иваном для успокоения своей совести, то верования своих «холопей» относительно христианской смерти и загробной жизни он широко использовал в целях террора.
Роль религиозных представлений царя Ивана в его политике опал и казней
Читая рассказы современников о казнях того времени, мы всегда испытываем недоумение. Мы ясно видим преувеличения, иногда подозреваем сознательную ложь, многое нам кажется чудовищным и нелепым, но вместе с тем мы не можем отделаться от впечатления ужаса, которое складывается у нас помимо воли и сознания. Это впечатление является смутным отражением того ужаса, который испытывали современники, и который лишал их способности спокойно наблюдать события и объективно о них рассказывать. Описанные выше представления о смерти и загробной жизни помогают нам разобраться в показаниях современников.
Таубе и Крузе принадлежат, бесспорно, к самым недостоверным повествователям о казнях царя Ивана. Тенденциозность, неточность, а местами даже фантастичность их «послания» не подлежат сомнению, и тем не менее, если мы обратим внимание на одну сторону их сообщений, которой они, как иностранцы и протестанты, не понимали, мы найдем если не фактическую, то психологическую «правду». Они сообщают, что казненный «не должен был погребаться на его земле (т. е. земле царя Ивана в опричнине. – С. В.), но сделаться добычей птиц, собак и диких зверей».
Замечу, что так бывало не только в опричнине, как говорят Таубе и Крузе, но и в земщине. Повешенных запрещалось хоронить; изрубленные на куски трупы бросали в колодези или спускали под лед. Женщин свиты кн. Старицкой затравили собаками, расстреляли из самопалов, растерзали ужасным образом и оставили лежать под открытым небом, птицам и зверям на съедение.
Ниже Таубе и Крузе пишут, что осужденные на смерть не знали своей вины, «еще меньше – время своей смерти», шли «на работу, в суды и канцелярии» и погибали от рук убийц на улицах и рынках; трупы оставались лежать, «и ни один человек не должен был предать их земле».
Если принимать сообщения Таубе и Крузе как общую характеристику казней, то они дают совершенно неверное представление, но и другие современники, например, кн. Курбский, Штаден, Шлихтинг и летописцы, отмечают, по существу, те же стороны некоторых казней. Таким образом, за внешним, часто неточным и неверным описанием событий от читателя может ускользнуть существенное и характерное. Опалы и казни были весьма разнообразны: в одних случаях они происходили по суду и публично, в других – без суда, без объявления вины, внезапно; в одних случаях сопровождались пытками, мучительством и затем издевательством над трупами, в других все ограничивалось смертью и конфискацией имущества.
Наконец, следует иметь в виду, что эпоха казней, начавшаяся после падения Сильвестра и Алексея Адашева, вначале имела характер личных и групповых расправ. Многочисленные побеги за границу, вызванные ими, в частности, побег в 1564 г. в Литву кн. Курбского, повлекли массовые казни.
Со времени учреждения опричнины в 1565 г. казни приобрели характер организованного террора, направленного уже не столько против виновных, сколько против самых широких слоев населения, но в первую очередь, конечно, против тех, кто подвертывался под горячую руку царя, кто составлял его ближайшее окружение и был исполнителем его распоряжений, будь то боярин, приказный дьяк или псарь, поставленный на заставе. Через них царь Иван распространял ужас в низшие слои населения, а иногда производил непосредственные погромы.
Террор принимал характер системы, причем физическая жестокость пыток и казней казалась царю Ивану недостаточной, и он, в согласии со своими собственными представлениями и с представлениями современников о смерти и загробной жизни, прибегал сознательно и преднамеренно к крайним средствам. Таким крайним средством были удары по указанным представлениям, удары, которые для современников и жертв были страшнее физической боли и даже смерти, так как поражали на вечные времена душу. Чтобы человек не успел покаяться и сделать предсмертные распоряжения, его убивали внезапно. Чтобы его тело не могло получить выгод христианского погребения, его разрубали на куски, спускали под лед или бросали на съедение собакам, хищным птицам и зверям, запрещая родным и посторонним лицам погребать. Чтобы лишить человека последней надежды на спасение души, его лишали поминовения.
Курбский и другие современники сообщают о разграблении имущества казнимых, о пытках при этом, о казнях «всеродне», т. е. целыми семьями и группами ближайших родственников. Курбский объясняет это корыстолюбием царя Ивапа, но в действительности корыстные побуждения играли совсем небольшую роль. Если царь Иван конфисковывал недвижимое имущество казнимых и путем пыток вымучивал скрытое движимое имущество, то он имел в виду, во-первых, уничтожить лицо как социально-экономическую величину, разогнать и истребить преданную ему челядь, а затем лишить казнимого и его родственников средств поминания души.
О том, что он достигал последней цели, видно из сохранившихся вкладных книг монастырей.