– Ну… – протянул майор. – По воскресеньям бывают еще яйца. Все не так плохо.
Клара снова засмеялась, и этот смех – живой, звонкий – окончательно смыл ощущение призрачности и нереальности происходящего. Будто все это время майор смотрел на мир сквозь закопченное стекло, а смех девушки разбил его вдребезги. Краски стали чище и ярче, ветер на крыше – холоднее, а дождь – мокрее. И с несказанным удивлением майор Максимилиан Хенкель снова почувствовал себя живым. Быть может, впервые с того самого дня, как его беловолосый ангел упал на землю.
Глава 20
Длинная черная машина ползла по запруженной автомобилями улице. Из-за перебоев с электричеством встали трамваи, перегородив проспект, и на улице Героев, которая вела к Дворцу Национального Совета, образовалась жуткая пробка. Машины стояли впритирку, ревели моторами и гудели клаксонами. Некоторым водителям этого было мало, и они, высунувшись из окон, орали друг на друга так громко, как только могли. Шум, гвалт – как на базаре.
Черная машина не гудела, мотор ее работал неслышно, а чтобы из нее высунулся водитель и присоединился к общей склоке, такое и представить было невозможно. Среди разномастных автомобилей черная машина выглядела как акула в стае мелких рыбешек. И отношение к ней было соответствующим: имелась такая возможность или нет, ей уступали дорогу. Никто не понимал, как это получается, однако за время пути черная машина ни разу не остановилась.
Темные стекла полностью скрывали водителя и пассажиров, но все и так знали, кто сидит внутри. Во всем городе подобный автомобиль – черный как ночь, с серебристой фигуркой прыгающего тигра на капоте – был лишь у одного человека. Именно поэтому многие водители при виде этой машины выскакивали на проезжую часть и вытягивали руки в приветствии. Именно поэтому их лица светились обожанием и восторгом… Как можно не поприветствовать самого господина Бреши? Ведь всем известно, что только его стараниями в стране наступят Процветание и Порядок.
Для таких случаев в крыше автомобиля имелся люк – чтобы господин Бреши тоже мог поприветствовать своих соратников. Ему это нравилось, и он никогда не упускал возможности, гордо подняв голову, проехать сквозь орущую толпу, половина которой его обожала, а другая – мечтала всадить пулю промеж глаз. Впрочем, сегодня люк оказался задраен; Пьер Бреши был не в настроении общаться с народом.
Откинувшись на спинку кожаного дивана, Бреши изо всех сил старался не уснуть. Ночью он спал плохо – лег поздно, а затем Президент Республики поднял его ни свет ни заря. Ему опять приснился дурной сон, и он не придумал ничего лучше, как вызвать Бреши к себе во дворец, чтобы это обсудить. А тот, само собой, не мог ему отказать. Все-таки лучший друг и самый преданный соратник… Итог вполне закономерен. Обычно бодрый и подтянутый, сейчас Бреши чувствовал себя как выжатый лимон и выглядел ничуть не лучше. Седые волосы отливали жирным блеском – с утра он не успел вымыть голову. Мешки под глазами и серая щетина на скулах. Но что хуже всего, его зеленый френч, без которого лидера «Партии Объединения» невозможно и представить, выглядел таким мятым, будто только что из стирки; позолоченные пуговицы потускнели. Кто-то скажет: и что с того? Но это было неряшливо, а от звучания этого слова у Бреши сводило зубы. Ведь если хочешь, чтобы в стране наступил Порядок, начинать нужно с себя.
Его спутники, Лайонель Киршоу из Национального Совета Республики и профессор Кравицкий, выглядели не лучше. Киршоу – потому, что кутил всю ночь, профессор – потому, что всю ночь работал.
Киршоу развалился на кожаном диване с таким видом, будто его вот-вот стошнит. И немудрено – в машине укачивало. Лицо политика опухло от обильных возлияний, а изо рта несло так, что Бреши едва сдерживал желание вышвырнуть его на улицу. Прямо под колеса какого-нибудь тяжелого грузовика.
Профессор Кравицкий казался просто уставшим. Но уставшим настолько, словно еще чуть-чуть – и он отойдет в мир иной. Съежившись в уголке, профессор даже не открывал глаза. Из-за желтушного цвета кожи его костлявое лицо походило на посмертную маску. Рот был приоткрыт, но губы не двигались. Бреши даже подумывал поднести к нему зеркальце – проверить на всякий случай, а дышит ли он вообще?
– Ох… Ну зачем они так гудят? – простонал Киршоу, сжимая виски ладонями. – А потом еще возмущаются ценами на бензин…
Бреши приподнял бровь.
– Не вижу связи.
– А она есть, дорогой Пьер, – сказал политик. – Если бы цены на топливо были такими неподъемными, как они говорят, на улицах было бы куда меньше машин, так? Не было бы пробок и такого шума… Улавливаете мысль?
Бреши кивнул.
– А раз автомобилей полно, – продолжил Киршоу, – так значит и с ценами на бензин все в порядке.
– Возможно, – сказал Бреши. Он решил не указывать Киршоу на ущербность его логики. – В любом случае, цены на топливо – меньшая из наших проблем.
Киршоу закивал и поморщился от боли, когда понял, какую он совершил ошибку. В его состоянии не стоило трясти головой. Машина немного притормозила, но не остановилась. Они проехали мимо грузовика с полным кузовом ржавых труб. Из-под открытого капота валили клубы густого пара. На мгновение они скрыли улицу, словно автомобиль нырнул в густое облако. И только расплывающиеся тени двигались по ту сторону. Призраки, а не люди. Бреши отвернулся.
– Меньшая из проблем, – повторил он. – Как продвигаются наши дела?
– С законом? – уточнил политик. – Дела… мм… продвигаются. Не так быстро, как хотелось бы, но и на месте не стоят. Мне удалось уговорить еще двух человек в Совете – они будут голосовать за нас. Но пока мы еще в меньшинстве. Совет осторожничает.
– Предатели, – сказал Бреши, глядя в сторону. Киршоу так и не понял, кого он имеет в виду – переметнувшихся политиков или тех, кто оставался в противоположном лагере. На всякий случай решил не уточнять.
– Однако есть и хорошие новости, – сказал политик. – Я провел кое-какую работу по другим своим каналам. Так что в ближайшее время можно рассчитывать на форсирование ситуации. Мои люди уже копают в этом направлении.
Он вытер пот со лба. Речь отняла у него последние силы. При этом, наговорив много, он так и не сказал ничего конкретного. Киршоу был политиком до мозга костей. С виду – глуповатый неряха, на деле же – скользкий как угорь. С ним стоило держать ухо востро. Пьер Бреши гордился своим умением видеть людей насквозь, но в случае с Киршоу этот