Да, пожалуй, даже хорошо, что в этом благостном и мирном древнем времени не было ни интернета, ни мобильной связи. Пока ещё связались с Шаруканом, пока получили подтверждения и готовности от него и Глеба Переяславского. Зима набрала полную силу, щедрая на снега́ и морозы. Успели даже порадоваться результатам Кубка Всея Руси по ледне́, который проходил по старой памяти в Киеве, на Почайне-реке, а результаты печатали чуть ли не день в день все русские газеты. Ну, то есть стенгазеты, разумеется. Трофей взяли «Полоцкие волки». Золотой. Серебро ушло в Чернигов, а бронза — в Новгород. Тамошняя команда-отряд обещала в ближайшее время стать очень опасным противником. И мы со Всеславом и старцами от всей души радовались, что теперь они противостояли нам только на льду и с клюшками. Хотя, наверное, не мы одни этому радовались. Это был, пожалуй, первый год из долгой череды предыдущих, когда ни один русский воин не убил другого в усобицах, развязанных князьями. Которых исподволь, втихую натравливали друг на друга ромеи, германцы или латиняне. Теперь на коне были герои спорта. И страсти разгорались на трибунах. И это было невероятно здорово. А то, что носы́ съезжали на щёки, зубы разлетались красиво и руки-ноги, случалось, ломались — ну так это хоккей, а не шахматы. То есть, конечно, ледня. А на конец зимы были запланированы уже новые соревнования, ещё хлеще. Союзные! Там должны будут встретиться отряды стран от Норвегии до Югославии и от Иберии до Чехии. Ждали гостей от франков и англов. Задумка была широкомасштабная, конечно. Как и многие другие наши. Но для того, чтобы здесь, в Полоцке, продолжилась успешная практика замены массовых убийств на культмассовые мероприятия, Всеслав ни времени, ни золота не жалел. Уже сейчас люди, приезжая в другой город, сперва шли в церковь, потом по родне, друзьям и знакомым, а затем — на каток или стадион, где подходили к группам в шарфах и рукавицах тех же цветов, что носили сами. Даже на торгу можно было услышать:
— За «Черниговских орлов» стои́шь? Фрол-то ваш хорош, хоро-о-ош! Какой дуплет нашим во второй трети вколотил, а?
Да, от слова «болеешь» великий князь решил отказаться, и я, как врач, спорить с ним не стал. Поэтому за любимые отряды-команды у нас «стояли», а не «болели».
Болеть же на Руси вообще стали значительно меньше. Тотальная, зачастую насильственная, практика введения санэпидемстанций, инфекционных лазаретов и скорой помощи дело своё делали отлично. Им помогали и служители культов, религиозные деятели, не стесняясь на службах, вне зависимости от места их проведения, в церквях или в лесах-дубравах, упоминать время от времени и про чистоту, залог здоровья, и про важность прививок. Да, разумеется, мне не были доступны методы создания химических, рекомбинантных, виросомальных или субъединичных вакцин. Но и обычные, инактивированные, показывали здесь какие-то небывалые результаты. Да, в моём прошлом будущем они работали хуже, требовали ревакцинации, часто вызывали аллергию по сравнению с более современными вакцинами, разработанными при помощи генной инженерии. Здесь сравнивать было не с чем вовсе. До открытия генов тем датчанином, о котором я уже вспоминал, оставалось больше восьми сотен лет. До первой рекомбинантной ДНК ещё лет на шестьдесят-шестьдесят пять больше. А дети умирали уже сейчас. Поэтому мы со Всеславом продолжали использовать то, что было. Да, не панацея, конечно. Но я как никто в этом времени знал, что панацеи не существует.
Ферапонт с тем фризом, которого не дали изжарить ревностным христианам тёмные нетопыри, уже сладили два первых микроскопа. Да, выглядели их оптические приборы, конечно, крайне непривычно, но им и не премию в области дизайна предстояло получать. Зато создание сывороток против столбняка и вакцин от дифтерии, краснухи, коклюша и свинки с ними вышли из разряда ненаучной фантастики. Пока же довольствовались тем, что усиленно обучали инфекционистов, строили инфекционные отделения и массово популяризировали знания о гигиене. И это уже было огромной, невероятной победой.
Везде, как и следовало ожидать, бывали промашки и накладки. Но больных столбняком переставали закапывать в землю живыми, детей с паротитом и корью не мазали свежим коровьим дерьмом. Тёмные века́, говоря романтически, начинали чуть светлеть. А после того, как организаторам первой в Древней Руси фанатской драки с применением холодного оружия отрубили руки по плечи и усекли языки, стало значительно проще и в этом направлении. Да, приходилось бороться с одной агрессией при помощи другой. Да, методы были от толерантности далёкими. Но они работали, и это было по-прежнему важнее.
Выдвинулись после Рождества, под которое, чтоб два раза не вставать, подгадали и финал Кубка. Поэтому в каждом из городов по берегам, которые пролетали не останавливаясь, наблюдали одинаковые картины: народ, вылетевший из-за стен или выскочивший на них, начинал было разворачивать флаги и махать шарфами. Потом тряпки обвисали в замиравших руках, а горожане разевали рты, глядя но то, как две сотни глайдеров-буеров-парусных саней пролетали город за считанные мгновения. И только ветер, зимний, холодный, доносил с реки крики: «Волки — уу́-у!», рефрен одной из кричалок Полоцкой команды, сделанный на мотив какого-то американского мультфильма про уток, который мой старший сын так любил, когда был маленьким.
Стая летела по руслам рек, то вытягиваясь, то собираясь кучнее, хоть это и снижало скорость. Мы со Всеславом по-прежнему слабо понимали, как это работало. Он так и вовсе про себя, не подавая виду, подозревал, что это какое-то колдовство из грядущего, которое называл наукой физикой, но не мог объяснить понятными словами его сосед по телу. Сосед же, я то есть, и вправду мало что помнил про все эти галсы, гюйсы и прочие бом-брам-стеньги, кроме названий. Всеслав делал вид, что верил моей прикаянной душе. Для которой наукой объяснялось почти всё, от громовика и прививок от оспы до популярности ледни и килы́ на всей территории союза. Почти всё. Кроме того, как я здесь оказался, и как работал Святовитов дар. Но оба эти вопроса я по здравому размышлению решил отложить пока. Во-первых, работает — не лезь. Во-вторых, и так было, чем заняться. А в-третьих, жить стало очень интересно. Я всегда любил жизнь, а за последний год, кажется, полюбил её ещё сильнее.
Парни на саночках, которые Рысь упорно продолжал называть буераками, забавлялись вовсю. Пролетали на расстоянии вытянутой руки от остолбеневших возниц и стражи санных поездов, что попадались на пути. Пугали воем коней, сбивали в шутку шапки с ошарашенных встречных. Подпрыгивали, разогнавшись сильнее, на снежных нано́сах и сугробах, вопя от радости и переполнявшего душу счастья короткого полёта. Выскакивали по пологим берегам на поля и возвращались обратно, поднимая клубы снежной пыли. Справлялись, в общем, в меру немерянных нетопыриных сил с поставленной задачей испытать ходовые и эксплуатационные свойства транспортных средств под нагрузкой.
Когда за неполный день, да к тому же короткий, зимний, отряд вышел к Витебску, Рысь крякнул и посмотрел на великого князя с тревогой. Нет, мы, конечно, предполагали, что скорость будет лучше, чем на лодье против или даже по течению. И под парусами. И с сильными попутным ветром. Но не настолько.
На таком же, неотличимом от прочих, «штабном» буере в составе экипажа значились великий князь Полоцкий и Всея Руси Всеслав Брячиславич, сильномогучий воевода Гнат Рысь, сотник стрелко́в Янко Латгал и страж княжий Вар. Чародей с Варом в должности механиков-водителей, Гнатка с Яном — за огневую поддержку. И, пожалуй, это были единственные саночки, что не вылетали время от времени из походного ордера, чтоб, оседлав попутный ветер, покружить вензелями на широком чистом месте. Хотя хотелось, конечно. Но не по статусу, вроде как. Так что радовались за других, сами рулили степенно, по-пенсионерски вполне, не торопясь. Но всё равно Витебск вырулил из-за поворота Двинского русла неожиданно.