Вечером следующего дня Сырчан едва не рыдал в голос, тыча пальцем в белые башни и стены старинной крепости. До которой тоже никогда не добирались от той переволоки так быстро ни он, ни один из его соплеменников. Белая Вежа, бывший хазарский Саркел, встречала русских воинов снова, но теперь с неожиданной стороны и на небывалом транспорте. Правда, на температуре жаркой встречи это не отразилось никак. Повторилась история с нашим предыдущим маршрутом, до смешного: местные стражи примечали-привечали сперва незнакомцев на дивных самоходных лодочках-санях, потом долго не верили им о том, кого ждать следом. Потом кормили досыта и обещали разжигать ночами огни на странных факелах, что те понатыкали на льду и снегу русла. А потом с вытаращенными раскосыми глазами встречали летучую Всеславову стаю. Наместник и гарнизон глаз не сводили ни с буераков, ни с нетопырей, ни с самогО князя-батюшки, отчего выглядели откровенно говоря тревожно.
Повторилось то же самое и в Тмутаракани. Путь дотуда занял ещё три дня. И снова на берег Азовского в моём времени и Сурожского здесь высыпало, кажется, всё население: русы, кыпчаки, аланы, касоги, хазары, ромеи. Их в торговом городе было много. И смотреть на их очень разные лица было приятно. Кого-то из первых мы знали по донесениям и докладам нетопыриных руководителей, старого и молодого. Их умения собирать словесные портреты было потрясающим — наши со Всеславом памяти будто читали досье, глядя на берег. Или листали телефонную книгу с портретами адресатов в смартфоне. У жены был такой, сын старший подарил. Я сказал, что мне не надо. Я к старому Сименсу привык. Звонок громкий, абонента слышно хорошо — чего ещё? Пасьянс, компас, кино в нём смотреть? Нет уж.
У самого уреза воды, а по нынешнему времени края льда встречали оба Тмутараканских наместника, наш и Шаруканов. После того, как князя перевели поближе к центру, в Переяславль, здесь решили оставить на хозяйстве сити-менеджеров, как начинали именовать председателей горкомов в моём времени. Для гарантии — сразу двоих. И работёнка у них была, конечно, адова. В начальниках — великий князь с великим ханом, за торговлю спрашивает княжич, тот, что недостачу и халтуру наследственным фамильным волчьим нюхом аж из Полоцка чуял, а за безопасность — Гнат Рысь и одноглазый Байгар. Но, удивив всех, этих двоих такая беда только сплотила. Киевлянин и степняк сперва было померялись, так скажем, регалиями и родовитостью, а потом поняли, что все под Богами ходят, пусть и под разными. И за любой залёт встречу с ними начальство организует живо, глазом не моргнув. А место то хорошее, хлебное. А ещё рыбное, янтарное, шкурно-меховое и много какое — чем только не торговали в портах и на базарах. Как рассказывал Гнатка, обнялись два богатыря-багатура, раздавив третью флягу всеславовки, и дали друг другу клятвы страшные, что не посрамят и не поведут. Ни руководства, ни Богов, ни семьи свои, жившие на побережье в полном благолепии и красоте. И по сию пору не подводили.
Мы «проотдыхали» в городе больше суток. Кавычки были не случайны. За это время от разговоров, которые включали в себя переговоры, договоры, приговоры и даже заговоры, Всеслав едва мозоль на языке не натёр. Из интересного и «не по работе», пожалуй, был только осмотр камня с надписью: «В год 6576 индикта шестого Глеб князь мерил море по льду от Тьмутараканя до Корчева — десять тысяч и четыре тысячи сажен». Двоюродный брат до перевода, оказывается, и топографией тут баловался. Нужное дело, правильное. Надо продолжать. Только придумать, как проще и умнее это делать, а не привычных мужиков с рогульками-циркулями пускать, а то больно долго. Чему там равна длина окружности-то? И как бы приловчиться обороты колеса считать, чтоб не на глаз и не на звук? А-а-а, про́пасть, куда ни глянь — ничего не выдумано! Надо не забыть в письмеце отётном в Полоцк про то написать, пусть Глебка своих башковитых озадачит. А нам со Всеславом и так было, о чём подумать.
Русский город Тьмутаракань провожал кортеж привычными криками и добрыми пожеланиями. И только лица некоторых ромейских торговцев были от доброты и патриотического восторга. Скорость, с какой умчала через пролив к Корчеву-Керчи волчья стая, откровенно пуга́ла. Два их подсыла, человека опытных и ошибок сроду не допускавших, направленных ночью посмотреть-разнюхать, что же это за дивные саночки самоходные, да чего там в них под по́логами таится, уверенности тоже не добавляли. Потому что висели вниз головами с городской стены, привязанными за ноги. За левые.
Керчь в этом времени была греческим форпостом, управлялась архонтом и являлась привычной, но от этого не менее мешающей костью в горле. Красивый город, высокие укреплённые стены с башнями, старинные храмы, руины театра и акрополя.
«Даже как-то жалко взрывать», — хмыкнул Чародей.
«Ну так хозяин — барин», — пожал плечами я. «Пусть уже выбирают, кому присягать в верности. Насильно мил не будешь, а двум Богам служить нельзя, как они сами говорят».
«Это точно. Как там у тебя? Будем посмотреть?» — улыбнулся он.
Да, в моей мысленной речи всё чаще проскакивали его фразы, а в его — мои. Сознания двух таких разных людей, волею Богов жившие в одном общем теле, сближались сильнее. Оставаясь при этом такими непохожими. И такими одинаковыми.
От причалов на лёд залива вылетела конница. Много, несколько сотен. Гнат наверняка посчитал подушно, с его-то глазами, и масть каждой лошади приметил, с его-то памятью.
На мачте штабного буера затрепетали два красных остроносых флажка: «Общий сбор! Бой по условному знаку!».