— Во имя Единого бога, да что с тобой произошло? Нешто в этой проклятущей Академии из тебя зомбаря какого сотворили?
Я про себя хохотнул. А что, как вариант… Но решительно покачал головой.
— Нет. Это было бы слишком простое объяснение… Ничего со мной сверх необходимого для создания Часового не делали. Наверно. Понимаешь, для Игнат, я и последние два года обучения не помню. Я даже не ведаю, что такое быть Часовым. А из всех, кого я бы узнал хоть на смертном одре, лишь ты да отец…
— У нас вся ночь впереди. Если хочешь, кликнем Алиску. Пусть принесет чего на стол.
Я решительно отказался. Почему-то именно сейчас мне больше ни с кем не хотелось говорить. И видеть тоже. Только я и заменивший мне погибшего отца человек.
— Нет, дядь Игнат. Ничего не нужно. Слушай.
И я заговорил. И рассказал не перебивавшему и очень внимательно слушающему меня Игнату всё. Не вру, действительно всё. Рассказал больше, чем даже Ярославу Кречету. Но с одной оговоркой. Я так и не решился признаться, откуда я прибыл. Что перенёсся из иного мира или времени. А так, начиная с того момента, как очнулся на палубе академического корабля, вежливо пинаемый ногами покойного Фляйшера, и до своих приключений в последнем разведрейде, вплоть до высадки на площадь посреди Родового имения.
Когда я закончил, в горле порядком пересохло, а толстые оплывшие свечи сгорели более чем наполовину. За окном давно раскинулась затаившаяся глубокая ночь. Завершив рассказ, я в ожидании уставился на Игната. Тот выглядел малость, хм, озадаченным. В целом, учитывая всё услышанное от меня, в этом не было ничего особо удивительного.
— Да уж, да уж, — пропыхтел Игнат и недоверчиво покачал головой. — Сколько живу, а такой истории и не слыхивал. Вот же… Ну, Алёшка, что я могу сказать… Радуйся тому, что жив остался и что домой вернулся. А с остальным мы справимся. Обещаю. Я помогу.
Я, не скрывая охватившей меня радости, протянул ему руку, которую могучий, напоминающий шириной и статью танк, бородатый мужчина крепко стиснул своей лапищей, на несколько секунд задержав рукопожатие.
— Сам-то что думаешь по поводу твоей отшибленной памяти? Что с тобой случилось-то на борту корабля?
— Дядя Игнат, не хочу говорить о плохом, но возможно, я у меня развивается какая-то болезнь, — я был готов к этому вопросу, потому ответил сразу же, без запинки. — Я слышал… Узнавал, что так бывает, что у человека прямо в мозгу начинает расти нечто вроде нарыва, опухоли. И он забывает самые простые вещи. Не исключено, что нечто подобное происходит и со мной. Точно не знаю.
Игнат сочувственно вздохнул и с горечью произнёс:
— Эх, показать бы тебя в Столице какому-нибудь врачу хорошему, из чародеев высшей ступени посвящения! Да кто ж на тебя там смотреть будет? Кому мы нужны, без денег, и положения в обществе… Кто ты для них?
— Никто и звать никак, обычный Часовой Тринадцатой стражи, — со смешком воскликнул я. — А о моем настоящем имени лучше вообще лишний раз нигде не заикаться. Это я уже давно уяснил… — а затем, немного подумав, добавил: — Дядя Игнат, почему Болотный Царь пощадил меня?
Ничем не выдавая своего смущения по поводу такой резкой смены темы разговора, Игнат в раздумье развёл руками.
— Да в том, что ты рассказал, вообще много чего интересного и непонятно. Есть над чем призадуматься, ох, есть. Болотный царь. Как ты знаешь… Ах ты ж, бесы! Прости, Алексей, но буду впредь все тебе разжёвывать. Ежели что тебе и так известно, перебивай. Так вот, не исключено, что это существо почуяло в тебе своего. Как почуяло, так и назвало.
— Это как так? — невольно оторопел я. — Что-то не заметил я больно заметного сходства меж нами!
Игнат понизил голос.
— Это не первый раз, когда кто из чудовищ вас, Бестужевых, за своих принимает. С твоим отцом подобное случалось. Обсуждали мы с ним этот вопрос, обсуждали.
Я буквально омертвел. Вот ведь хрень!
— Сейчас уж никто и не знает, что сподвигло твоего прадеда продаться иным тварям. Но все сходятся в одном, договор с Ведьмами он заключил. Свой народ предал. И, дескать, взял на себя страшное проклятье, которое легло на плечи и последующих потомков. Вот некоторые из тварей и чуют его отголоски на тебе. Что-то ты продолжаешь нести в себе, сам того не осознавая. Скумекал?
— Так точно…
В принципе, я о чем-то таком и догадывался. Единственное, что смущает, так это избранная разборчивость населяющих этот мир нечеловеческих существ. Болотный Царь меня не тронул, маленькая вила у стен Кромлеха вообще очень дружелюбно со мной общалась. Остальные… Остальные пытались сожрать и убить. Странно все-таки. Ладно, это не так уж и важно, по сути, как всё остальное.
— А вот то, что тебя записал в кровники кто-то из высших аристократов Империи, это уже плохо, на самом деле плохо, — опережая ход моих мыслей, продолжал вслух размышлять Игнат. — Правда, ума приложить не могу, почему? Дело то не в том, чтоб сидеть да гадать на кофейной гуще, КТО хочет твоей смерти. А постараться ответить — ПОЧЕМУ?
Я откинулся на спинку кресла и с наслаждением вытянул порядком затёкшие ноги.
— Этот вопрос, как мне думается, идёт рука об руку с другим. Почему один влиятельный человек хочет моей смерти, а второй, наоборот, помочь?
— И опять зришь в корень, Алексей. Старик Рокоссовский очень влиятельный человек. Очень. Один из самых приближённых к Императору людей. И он всё ещё полон сил и могущества. Что греха таить, нынче-то для него потомок рода Бестужевых ничем не отличается от обычной столичной голытьбы! Ты уж не серчай.
Засмеявшись, я сказал:
— Дядя Игнат, я ударился головой, но не все мозги в тот момент растерял. Я это прекрасно понимаю. И в этом мой щит. Моя броня. Меня никто не воспринимает всерьёз. Что меня покамест устраивает.
Подобравшись, как волк перед прыжком, словно уловив в моем голосе необратимые изменения, управляющий поместьем негромко и серьёзно спросил:
— А что тебя НЕ устраивает, сынок?
— Всё остальное, — глядя прямо ему в глаза, так же серьезно ответил я. — Возможно, я чересчур сильно ударился башкой и малость тронулся. Может, хочу невозможного. А может, просто пришло время… Но как бы там ни было, дядя Игнат, я не собираюсь мириться с тем, что об наше имя, как о грязный коврик, вытирают ноги все кому не лень в Империи. И я намереваюсь положить этому конец. И если в этом мне