— Нет, там бы я тоже мог очень много чем помочь, — продолжил я. — Только знаешь, ты в чём-то прав — я своего рода турист во времени, и всю свою туристическую поездку заниматься погрузкой-разгрузкой не собираюсь, хотя да, это было бы намного безопаснее.
Таким образом, мы всё-таки договорились насчёт моих планов. Даже не до конца решив, какие именно из тех, что я озвучил. Не исключено, что вообще на все. Что будет лучше получаться, то и будем делать.
А ещё будем кошмарить немецкую контрразведку — уж в этом Савелий Петрович, как профессионал, точно мне даст кучу полезных советов.
— Надеюсь, у власовцев не служил? — запоздало спросил я.
— Кто такие власовцы? — не понял он.
— Да был один такой, вернее, ещё будет. Генерал Власов, который попадёт в плен к немцам, сформирует дивизию из всякого отребья и будет воевать на их стороне. К нему там ещё и всякое белое отребье примкнёт. Даже не знаю, кто из них большая нелюдь — наши уголовники или ваши, которые воевали на стороне Колчака.
Тот меня не очень понял. Сначала выразил недоумение на лице, а потом прямо спросил:
— Как можно служить тем, кого пока ещё нет, а, возможно, в этом варианте и не будет?
Пришлось объяснять, ведь моя логика вовсе не была странной — вернее, казалась таковой только на первый взгляд, а на деле была абсолютно надёжной.
— Возьмём для примера недавнюю Гражданскую войну. Белых и красных, которые воевали между собой. Вот пока они исключительно между собой воевали, и те и другие могли быть и правы, и неправы. У каждой из сторон была своя правда, и каждая из сторон воевала именно за неё. Причём многие с обеих сторон совершенно искренне верили, что исключительно на благо одной и той же страны. Правыми оказались красные, потому что добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый.
Собеседник кивнул, соглашаясь с неожиданной для него концепцией, хотя явно сильно нехотя. Ну да, трудно не согласиться с прописными истинами, даже если очень не хочется.
— А дальше началась интервенция, которую многие путают с продолжением Гражданской войны. И многие недавние белые тут же добровольно вступили в ряды РККА. Те, которые были нормальными. Ну а остальные… Каждый из них сразу же выбрал кого-то из иностранных покровителей и дальше начал воевать не на своей, а на его стороне. Кто же они такие, если не власовцы? Ну ещё до кучи прибавим сюда казачество, которое во все времена легко переходило на сторону врага.
Тут он опять был вынужден согласиться, хотя опять сильно нехотя. Кроме казачества — их он явно не любил. Я заметил это ещё в прошлый раз, когда рассказывал о будущем и о казаках, обвешанных с ног до головы сувенирными медальками и значками.
— Поэтому, когда я говорил, что любой имеет право защищать свою Родину, невзирая ни на пол, ни на возраст, ни на социальное происхождение, я был не совсем точен. Во всяком случае, в мою дивизию приму не всех. С предателями мне точно не по пути. Да я скорее откровенного уголовника приму. Ведь уголовник может предать, а может до Берлина дойти, а какого-нибудь диссидента брать не надо — он не может не предать, потому что уже предал.
— Сами себя они предателями не считают, — возразил Савелий.
— Себя вообще никто предателем не считает, — согласился я. — Если человек предаёт своего работодателя, то он борется с нечестным барыгой, который ему недоплачивает, если предаёт свою страну, то он борется с тоталитарным режимом, если предаёт жену, тут даже не знаю с чем он борется, но всё равно с чем-то обязательно борется.
Зачем я так разоткровенничался? Этот разговор был необходим, чтобы позже не возникло никаких разногласий. Нет, они, конечно, возникнут и не раз, но хотя бы не по этому поводу.
Перед тем как покидать болота, Савелий попросил меня зайти ещё в одно место. Оказалось, я в своих подозрениях был абсолютно прав — у него имелся и отдельно свой схрон. Вот туда мы и пошли, чтобы забрать всё имущество: как его собственные ценности, оставленные на чёрный день, так и продукты, которые он тоже собирался внести в общий котёл отряда. Очень даже немалое количество этих весьма своевременных запасов. Дивизию прокормить не хватит, но наша дивизия, конечно, только на бумаге так называется.
Насчёт разногласий, которые непременно возникнут, я был прав. Поначалу Савелий Петрович отказывался носить форму командира Красной Армии. Типа у него своя собственная имеется. Не стал ему рассказывать, как он неприемлемо будет в ней выглядеть, просто для начала решил посмотреть.
Вопрос решился сам собой. Штабс-капитан прекрасно помнил себя в своей старой форме, даже, возможно, ностальгировал по ней, только немножко забыл, что с тех пор фигурой заметно изменился. Форма на него даже налезла, но смотрелось абсолютно нелепо. Поэтому мы сошлись на компромиссе: форма будет современная, а вот знаки различия и награды, если они есть, можно носить свои собственные.
Оказалось, что награды есть — среди них были Георгиевский крест 4-й степени, Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами, Орден Святой Анны 4-й степени и медаль «За храбрость».
Если честно, из всех имевшихся наград самой непонятной и неприемлемой для меня была «Клюква», она же Орден Святой Анны четвёртой степени. Не как награда за храбрость, а как материальный объект. Какая-то висюлька на оружие — что это вообще такое? И даже не столько от этого, сколько от того, что выбивается способом ношения из всего остального.
В вопросе государственных наград я всегда был за унификацию, а не за разнообразие вплоть до абсурда. Примерно такое же моё отношение к ордену Красной Звезды. На все остальные ордена не похож и носится непонятно как. Особенно когда там рядом ромб о высшем образовании ну и «Ударник коммунистического труда». Значок, а не боевой орден.
Если меня вдруг чем-то подобным наградят, я либо не возьму, либо переделаю под себя. Вот закажу ювелиру стандартную рамку, ушко под неё припаяю и буду так носить. А для тех, кто посмеет возразить, у меня пулемёт в инвентаре есть. Тоже аргумент.
А теперь представьте командира Красной армии с погонами штабс-капитана, с петлицами старшего лейтенанта и с вышеперечисленными наградами. В моё время он бы почти нормально смотрелся, а сейчас наверняка абсолютно неприемлемо. Весь вопрос — для кого неприемлемо? Моя дивизия, я и решаю, как в ней правильно.
Единая форма одежды