Это было невыносимо – слушать то, что говорил Дэн, и испытывать ужасающее чувство разочарования. Во всех и вся. Повторно – в муже. В том, что человеческая верность для мужчин – это просто пустой звук. Но прежде всего, отчего-то было катастрофически больно от того, что Загорский не был со мной откровенен до конца. Даже сейчас, когда так отчаянно пытался умолчать о важном.
– И как мне поверить в том, что ты на это не согласился? Или твой ответ был положительным и ты спал, как изволил выразиться, с «этой сучкой»?
Я впилась взглядом в лицо Даниэля. От того, насколько я сейчас интуитивно пойму, лжёт от мне, или нет, зависело всё. Ведь если на то пошло, Загорский за последние дни стал тем человеком, который постоянно был рядом и показывал, что он действительно сделает для меня всё.
– Конечно, я с ней не спал, Варя! – с жаром откликнулся он. – Как я мог лечь в постель с женщиной, которую ненавидел с момента, как она закрутила с моим отцом? Но у меня была мысль, что она могла отвлечься на меня, и папа бы вернулся к матери.
Он как-то горестно и рвано вздохнул, а я так устала от этого всего, что просто ответила:
– Я не хочу больше всего этого слушать, Дэн. Сделаю то, что от меня потребуется, но я уже не знаю, где правда, где ложь. Кому верить, от кого держаться подальше. А может, вообще стоит остаться одной? Совершить всё то, чего вы от меня ждёте, и просто заняться своей жизнью.
Загорский усмехнулся – криво и болезненно.
– Это называется – отвернуться от всего, что у тебя есть сейчас… я верно тебя понял?
Я вскинула брови:
– А что у меня есть, Дэн? Отец, который скоро отправится на тот свет, и с которым мы потеряли годы общения? Муж, который меня растоптал? Семейка, с которой вы все связались и которая может раздавить меня одним щелчком пальцев? – Я изобразила в воздухе характерный жест и взглянула на Даниэля вопросительно.
– Не раздавит! – заверил Загорский. – Я не позволю. И я не связался с ними, Варя, пойми! Я пытался сделать хоть что-то против, но раньше был слаб, а сейчас…
Я подняла руку, показывая:
– Стоп. Хватит. Хватит, Даниэль.
Поднялась и попросила, указав на дверь:
– Уйди, пожалуйста. Я услышала достаточно для того, чтобы сделать выводы.
– И какие же?
– Такие, что пока нам стоит уменьшить наше общение.
Отвернувшись от Загорского, я принялась ждать момента, когда он выполнит мою просьбу. Но Дэн медлил.
– Варя, прости меня за то, что был вынужден или давать информацию порционно, или скрывать её от тебя. Одно могу сказать точно: Дамир – не мой ребёнок. Возможно, Дина действительно родила его от отца. Но, сама понимаешь, по документам он и есть его сын. Да и какая сейчас разница, от Макса ли он…
Он осёкся, а я физически почувствовала, что Загорский отстраняется. Сама же молчала, так и не глядя на Даниэля. Он помолчал немного и добавил:
– Мы уменьшим с тобой наше общение, как ты и просишь, но я ни в чём перед тобой не виноват, уверяю. А сейчас до встречи, если захочешь окончательно закончить наши отношения – я пойму. Но если после того, как мы со всем разберёмся, не погонишь прочь, я буду рядом. Хотя бы в качестве того, кто ещё раз перекрасит твой балкон.
Он ушёл, а я осталась стоять, глядя в одну точку. Меня разрывали на части разные эмоции, но главным из них было сожаление. В первую очередь, потому, что с этим человеком всё сложилось так. Но доверять, а потом получить нож в спину я больше позволить себе не могла. Так что всё было к лучшему.
Отчего только настолько горчило на губах при взгляде на сиротливо стоящую в стороне бутылку вина и ощущения витающего в воздухе аромата Загорского?
– Варька, ты ко мне приедешь? – заполошно закричала в трубку Маринка, когда мы созвонились после заверений Глеба, что подруга в порядке и операция прошла успешно. – Нам столько всего нужно обсудить! Ты посмотрела фотки? Что сказал Дэн? А что там за история с эксгумацией, о которой даже у меня в палате по телевизору говорят?
Марина сыпала на меня вопросами, как из рога изобилия. Я же только собиралась вставить хоть слово, как тут же понимала, что сделать этого в словопотоке, льющемся из динамика, просто невозможно.
– Так приедешь, нет? Врач тут злюка, у-у-у! Как будто у меня не нога пострадала, а уши с языком. Вот и запрещает болтать много.
Я невольно улыбнулась, когда услышала эту фразу.
– Что за эксгумация, ты можешь мне сказать? – успела я «вставить слово», прежде чем подруга бы положила трубку, потребовав у меня приезда в больницу.
– Твой Даниэль уже раскрутил это дело, там про любовницу Макса. Они будут заново раскапывать всё, что связано со смертью папы Дэна. Причём в прямом смысле. А так как Хасановы полезли в политику, сейчас им это вообще не нужно. Но Даниэль, похоже, нажал на все рычаги, раз деньги этой семейки их не спасли! Так, всё. Приезжай. А то меня сейчас выселят за то, что болтаю. А выйти сама не могу – чёртова нога.
Нажаловавшись мне, подруга положила трубку, а я не стала медлить. Вызвала такси и поехала к ней. Кажется, начиналось что-то, что можно было обозвать словом «заварушка». И я уже согласилась принять самое непосредственное участие, так что оставаться в стороне мне было нельзя.
С Маринкой мы провели часа два. Благо, Глеб не стал бросать бывшую жену в беде и обеспечил ей платную палату. Но, как обычно и бывает, в этой самой палате лежала ещё одна пациентка, причём, несмотря на не столь преклонный возраст, весьма ворчливая. Она и жаловалась врачу на всех, кто хоть как-то шумел, но обожала телевизор чуть ли не двадцать четыре на семь. Из него-то мы и узнали ту новость, которая касалась меня если не напрямую, то очень и очень близко.
Скажи мне кто-то несколько недель назад, что я в итоге окажусь причастна к истории, которую будут крутить на федеральных каналах, я бы не поверила. А теперь восприняла всё чуть ли не безразлично.
Распрощавшись с подругой и пообещав ей, что обязательно буду заглядывать почаще, я вышла из больницы, и в этот момент раздался звонок.