Накануне краха своей карьеры он арестовывает «любимую» Варвару Ванину, затем та же участь постигает Ландышеву (тоже деятельную помощницу Петрова, хотя обе они и беспартийные). Вскоре освобождает их, разумеется в расчете на то, что они ему пригодятся, когда настанет час расплаты за предательство. Ловчил он не только с нашими людьми, но и с оккупантами: спас от плена генерала фон Дейча, видимо хотел обеспечить себе бегство в Германию (от справедливого возмездия нашего правосудия)… Впрочем, о нем хватит. Пока хватит.
Интенсивная подготовка дела шла в кабинете Курского, куда доступ был крайне ограничен, особенно с утра. Именно в эти часы и раздался стук в дверь кабинета. Стучал, конечно, комендант трибунала лейтенант Экономов, — его манера стучать тихо, трижды, как бы с особой почтительностью к председателю.
— Заходите, Экономов! — отозвался Александр Иванович. Он ценил своего коменданта, собранного и старательного товарища. — Что случилось?
— Почти чепе, товарищ полковник.
— Доложите!
— Прибыл свидетель по теперешнему зверскому делу и вот уже два дня обивает пороги трибунала — добивается к вам на прием. Я так, я этак, говорю, что не положено со свидетелем разговаривать до суда, не примет вас председатель. А он свое: «Доложите председателю, что я здесь, что я хочу… очень и очень важно, нужно». Спрашиваю, по какому вопросу. Отвечает: «Вопрос государственного значения. Посредники исключаются». Вот ведь какой! Я не хотел вас тревожить, думал, сам управлюсь. Не отстает. Что делать — ума не приложу.
— Фамилия этого беспокойного гражданина?
— Фамилия… вот позабыл, какая-то странная: то ли Хулиганов, то ли Бунтовщиков, что-то в таком роде. Во всяком случае, на изверга или на какого-нибудь диверсанта не похож. — Комендант виновато ухмыльнулся, видимо понял, что сказал не то: какие в этих краях диверсанты?!
Курский добродушно улыбнулся:
— Выходит, лошадиная фамилия…
— Виноват, товарищ председатель, я не говорил, что лошадиная. — Экономов не был силен в литературе и не понял шутки полковника.
— Все одно, но такую «деталь» забывать нельзя. Вопрос о приеме свидетеля будет решен после того, как вы уточните его фамилию.
— Исполню в аккурате. Я ведь думал…
— Хорошо, лейтенант, хорошо, не будем терять время.
Через минуту комендант вернулся и доложил:
— Подлинная фамилия Драчунов. Всю войну, говорит, был подпольщиком, под фамилией Петров, работал с немцами, но против них, то есть фашистов. Первоначальный его чин — староста, потом даже старшина. Поди тут разберись!
— Ах, вот как… вот кто — Петров Иван Мартынович! — Курский повернулся к заседателям: — Я уже обращал на него ваше внимание, личность незаурядная, среди свидетелей — главная фигура обвинения. Бывший учитель. Сугубо штатский человек, а вырос… У него для подполья с самого начала были отличные показатели: кроме великолепного знания немецкого феноменальная память, знание литературы, особенно немецкой, такт, гибкость ума и многое другое, что помогло ему успешно выполнить свой долг. Словом, я еще раз рекомендую вам, как заседателям, присмотреться к показаниям этого свидетеля. А вы, товарищ комендант, передайте нежданному гостю, что я непременно приму его, но только не сейчас, а через неделю. — И, снова обращаясь к заседателям, Курский продолжал: — Убежден, что он пожаловал с чем-то очень серьезным. Беспокоить по пустякам — не в его натуре… И еще, лейтенант, если товарищ Петров согласится задержаться, позаботьтесь о жилье и питании…
Комендант Экономов проводил Драчунова-Петрова в кабинет Курского. В кабинете находились военный прокурор округа полковник юстиции Прохоров и два заседателя, будущие участники процесса. Петров задержался в дверях. Курский заметил это и сказал:
— Не сосчитайте это за недоверие к вам, товарищ Петров. У нас свои правила, свои нормы.
— Нет, нет, что вы! — смутился Петров.
Курский отрекомендовал товарищей, добавил:
— Как видите, народ подходящий, надежный, и им тоже будет интересно вас послушать… Садитесь, пожалуйста!
— Прежде всего, разрешите и мне отрекомендоваться: подлинная моя фамилия Драчунов (видимо, когда-то кличка переросла в фамилию), мой псевдоним в подполье — Петров. До войны — преподаватель немецкого языка. По воле партии и в силу военного долга по защите Родины все годы войны провел в Богатом Логу, среди немцев, «сотрудничал» с ними сначала в роли старосты, а потом старшины и одновременно руководил подпольной патриотической группой.
— Разумеется, нам об этом и кое о чем другом известно… И что же вас привело к нам, да еще так рано?
— Хотелось бы устранить одно существенное недоразумение. — И, положив на стол объемистую тетрадь в дерматиновом переплете, Петров продолжал: — Это дневник одного из обвиняемых, Ганса Рихтера.
— Подчиненного генерала фон Дейча, — заметил Курский.
— Совершенно верно. Следует добавить: его любимца, можно сказать, душеприказчика, — они трогательно были привязаны друг к другу.
— Это ново.
— В дневнике найдете много любопытного. Дневник, конечно, на немецком. Мне стало известно, что вы отлично владеете немецким.
— Хотя и не отлично, но читаю и говорю сносно, — Курский раскрыл дневник, на минутку затих над ним. — Почерк четкий, читается легко.
— Позвольте дальше!
— Пожалуйста!
— Я вам оставлю дневник, прошу познакомиться с его содержанием. Рад буду узнать ваше мнение при вторичной встрече, если вы ее мне назначите в ближайшие дни. А сейчас позвольте сказать несколько слов о том, как попал в наши руки этот дневник и какую роль играл он в нашей подпольной борьбе.
Петров рассказал, что о дневнике Рихтера стало известно подпольщикам. Решили проникнуть в тайну — нет ли в дневнике чего-нибудь полезного? Удача: через хозяйку квартиры, где обосновался Рихтер, подпольщицу Алексеевну, сделан был второй ключ к железному ящику, в котором хранился дневник. В дневнике оказались интересные сведения. Конечно же, его надо было оставить на месте, пусть он и впредь несет свою добрую службу подпольщикам.
Ганс Рихтер тяжело заболел сыпняком, был при смерти. Немецкие врачи потеряли надежду спасти любимца генерала, впавшего в отчаяние. Он, старшина Петров, убедил генерала воспользоваться услугами русского врача Ландышевой. Ей удалось поставить Ганса Рихтера на ноги. Выздоровев, Ганс, естественно, потянулся к дневнику, но дневник бесследно исчез, его изъял Петров и немедленно переслал на Большую землю.
В свое время Петров сделал попытку, видимо слабую, передать дневник следователю, но тот огорчил его: стоит ли загромождать дело лишними материалами? Не стоит, конечно, их и без того хватает, шутка сказать — уже двадцать семь томов! К тому же дневник на немецком — потребуется опять-таки переводчик, новые затраты. Автор же дневника достаточно изобличен