Клянусь Юпитером, до чего же он был прыток! Священник, а вышел бы из него чертовски хороший законник, и нетрудно было понять, почему Хау так его ценил. Я и сам соображаю быстро и горжусь этим, но его обвести вокруг пальца или обмануть было мне не по силам. Он допрашивал меня с пристрастием, на дюжину ладов, и вытянул из меня каждую мелочь, а на следующее утро мы с ним залезли внутрь «Планджера», где он сделал еще больше заметок, задал массу каверзных вопросов, снял мерки и сделал наброски.
После этого Хау перенес свой флаг на «Ла Сайрин», а «Диомеду» было приказано идти в Англию. Он и Миллисент, очевидно, считали «Планджер» чем-то настолько особенным и тревожным, что новость о нем следовало доставить домой даже ценой откомандирования одного из кораблей его эскадры. Я отправился с «Диомедом», а записки Миллисента — со мной, вместе с длинной депешей от сэра Брайана.
Путь домой был до крайности утомителен. Мне нечего было делать, и в маленьком мирке корабля мне не было места. Я не был ни джентльменом, ни матросом. Я не был ни моряком, ни морским пехотинцем, ни пленником, ни свободным человеком. Я был диковинкой, и подвешивал свой гамак на нижней палубе, но ел в одиночестве, ибо матросам под страхом порки было приказано со мной не разговаривать. Я не знал, что написал обо мне Миллисент, ни что написал сэр Брайан Хау, но то, как меня держали в изоляции, наводило на мысль, что я еду домой на смерть. С другой стороны, если так, то почему меня не держали в кандалах?
Рэтклифф умер от ран через две недели после атаки на «Калифему», так и не придя в полное сознание. Ему отдали все почести, включая «Юнион Джек» над зашитым гамаком, когда его спускали за борт. Без сомнения, он бы это одобрил.
Двадцатого ноября «Диомед» увидел мыс Лизард, а два дня спустя вошел в Портсмут. В тот ноябрь в Ла-Манше бушевали ураганные штормы, так что, полагаю, нам повезло, что переход выдался таким легким.
Мы бросили якорь на Спитхедском рейде, который был относительно пуст, так как Флот Канала был в море, и простояли там две недели, пока он не вернулся злым, морозным утром в первую неделю декабря. Адмирал флота Ричард (Черный Дик) лорд Хау снова был у командования после очередной перетряски в кабинете Питта в августе, которая закончилась тем, что лорда Бридпорта вышвырнули вон, а Хау восстановили в должности, хоть он и был стар и немощен. У меня к тому времени было достаточно времени, чтобы прочитать все газеты, так что я был в курсе политики, которая одному дает командование, а у другого отнимает.
Между «Диомедом» и «Куин Шарлотт», массивным трехдечным кораблем лорда Хау, сновали посыльные, и в четверг, девятого декабря, меня переправили через ледяные серые воды Спитхеда на мой военно-полевой суд.
39
«У меня нет новостей о вашем друге Стэнли, кроме подтверждения того, что он бесследно исчез. Но я могу подтвердить, по свидетельству единственного выжившего с британского фрегата, что тот погиб от подводного взрыва именно такого рода, какой вы пытались устроить против них, находясь на службе у генерала Вашингтона».
(Из письма от 12 ноября 1795 года от капитана Дэниела Купера с борта «Декларейшн оф Индепенденс», Бостонская гавань, мистеру Дэвиду Бушнеллу из Уоррентона, Джорджия).
*
Несчастный, промокший до нитки оборванец стоял в луже на шканцах «Декларейшн» и ежился в холодном утреннем свете перед возвышавшимися над ним джентльменами и офицерами. Его тонкие руки и голые ноги дрожали от холода и страха. Было пятое октября, на следующий день после того, как «Калифема» пошла ко дну после мощного взрыва, который разорвал ее на части.
— Говори громче! — сказал высокий офицер в мундире и блестящих сапогах, капитан американского военного корабля «Декларейшн» Купер. — Что вызвало взрыв?
— Не знаю, сэр, — сказал мальчик.
— Это крюйт-камера? — спросил офицер.
— Не знаю, сэр, — говорит мальчик.
— На вас напали?
— Не знаю, сэр.
— Был ли какой-нибудь несчастный случай?
— Не знаю, сэр.
— Да что ты, черт побери, знаешь? — рявкнул Купер. — Хочешь, чтобы тебе согрели штаны боцманской тростью? Думаешь, это освежит твою память?
Юнга Джимми Рэндольф, недавно служивший на «Ее Величества корабле „Калифема“», завыл от страха и разразился жалостливыми, испуганными слезами.
— Соберись! — крикнул Купер. — Тебе нечего бояться. Соберись, или я с тебя шкуру спущу!
— Есть, сэр! — сказал мальчик сквозь слезы.
— По кому вы стреляли? — спросил офицер. — Ваша главная батарея вела огонь почти пятнадцать минут.
— Мы стреляли по пороховым минам, — сказал мальчик.
— Что? — сказал Купер.
— Пороховые мины, сэр, пороховые мины, их пустили по течению. Те янки так делали в американскую войну, и капитан Гриллис, он тоже так делал, в точности как они.
— Что? — сказал Купер, сбитый с толку гнусавым, с гортанными смычками, акцентом ребенка. Он повернулся к своим офицерам: — Что он говорит?
— Пороховые мины, сэр! — сказал один, который знал британский акцент немного лучше остальных. — Он говорит, что команда «Калифемы» боялась мин, пущенных по течению точно так же, как пытался сделать Бушнелл во время Революции.
— Так точно, сэр! — сказал Джимми Рэндольф, яростно кивая. — Что джентльмен сказал, сэр!
— По городу ходят такие слухи, сэр, — сказал осведомленный офицер. — Похоже, их распространяют работники мистера Фрэнсиса Стэнли, инженера-подводника.
— Чтоб мне провалиться, — сказал Купер. — Стэнли помогал капитану Гриллису?
— Похоже на то, сэр, — сказал офицер. — Несомненно, кто-то взорвал заряд пороха под «Калифемой».
— Да, сэр! — сказал мальчик.
— Господи Боже на небесах! — воскликнул Купер. — Джейкоб Флетчер знает Стэнли. Он прибыл в Бостон на корабле Стэнли! — Он снова повернулся к Джимми Рэндольфу. — Что ты знаешь о Джейкобе Флетчере? — крикнул он.
Но Джимми Рэндольф больше ничего ни о чем не знал, как бы ему ни угрожали.
(Со временем, будучи завербован на службу на корабль Купера, Джимми Рэндольф научился говорить правильно и в конце концов стал считать себя новоангличанином. Он стал гражданином, неплохо зарабатывал на жизнь рыбалкой и женился на девушке из Йорктауна, Вирджиния).