Работать бок о бок со Стэнли было сущей мукой. Он терял инструменты. Он ронял вещи. Он витал в облаках. Он был превосходным мастером, но самым безалаберным негодяем на свете. В конце концов я настоял, чтобы он каждое утро давал мне указания, что нужно делать, а затем уходил в свою тайную мастерскую с двумя доверенными людьми — доводить до ума «дикобраза», готовить его к бою.
Это ускорило ремонт «Планджера» до темпов, которые Стэнли счел чудесными, а также дало мне самое детальное представление об устройстве этого зверя, что в свое время спасло мне жизнь.
И так работа продвигалась. В четверг мы соорудили импровизированный киль из пушечных ядер, прикрепленных к деревянной раме под корпусом. Его нельзя было сбросить, так что мы лишились этого запаса прочности, но он служил балластом, придавая остойчивость и предохраняя от качки. В пятницу мы взялись за починку трюмной помпы, отказавшей в Монтего-Бей. Опираясь на свой опыт в «Ли и Босуэлл» и с помощью одного из особых мастеров Стэнли, мы починили и ее. Работа была дьявольски неудобной и грубой, но помпа действовала. Мы срезали остатки клещей на шесте и их управляющих блоков, поскольку они нам больше не были нужны. Но в пятницу вечером во двор вбежал Рэтклифф, выкрикивая мое имя и имя Стэнли.
— Флетчер! — крикнул он, когда я отвернулся от сухого дока и пошел к нему, вытирая смолу с рук ветошью. — Ад и проклятие! — сказал он. — К Хау подошло подкрепление, и он прислал ультиматум!
— Что такое? — крикнул Стэнли, выбегая из своей мастерской, все еще держа в руке напильник, и мы втроем встретились посреди двора под взглядами «смоляных курток».
— Еще один британский фрегат прибыл и стал на якорь рядом с Хау, — сказал Рэтклифф. — И Хау заявил, что если они не отдадут «Калифему», он войдет за ней в понедельник в 12 часов дня!
— В понедельник! — говорю я. — Христос, мы никогда не успеем!
— Что? — говорит Стэнли. — Это значит, война уже началась? — Лицо его побагровело от гнева. — Тогда я эти игры прекращаю, — сказал он и швырнул напильник. — Я — истинный американский патриот и проклинаю всех королей и налоги!
— Что? Ты, треклятый мятежник! — крикнул Рэтклифф, хватая Стэнли за грудки. — Отрекаешься от своего короля, да? Говорю тебе, сэр, я все еще надеюсь увидеть короля Георга восстановленным на…
— Заткнитесь и будьте вы оба прокляты! — говорю я и растаскиваю их. — Это ничего не меняет! — говорю я. — Если только они еще не начали палить друг в друга? — Я посмотрел на Рэтклиффа.
— Нет, — говорит он. — Хау стоит на якоре в Брод-Саунде, а «Декларейшн» все еще у Лонг-Айленда.
— Вот! — говорю я. — Тогда мы еще можем успеть!
— Стэнли, — говорю я, — сегодня пятница, у нас есть завтрашний день и воскресенье, чтобы закончить работу. Винты работают, балласт на месте, трюмные помпы действуют.
— Но мы не починили ни компас, ни глубиномеры, — говорит Стэнли, — ни трубы для свежего воздуха, ни подшипники, которые отказали в Монтего-Бей, ни…
— Стэнли, — говорю я, — она будет плыть, тонуть и всплывать. Если понадобится, мы можем идти на поверхности или в полупогруженном состоянии, а ты сможешь вести нас, глядя в верхний иллюминатор.
— Нет! Нет! — говорит он. — Мы не можем рисковать тем, что…
— Черт побери, Стэнли! — говорю я. — Ты сказал, что ты патриот. Ты хочешь сказать, что не протянешь руку, чтобы спасти жизни американцев? Если Хау войдет, он убьет сотни американцев. И разве ты не хочешь доказать состоятельность своей работы? Хочешь, чтобы тебя запомнили как неудачника?
Это задело его за живое. Он вскочил и посмотрел на меня с настоящей злобой в глазах. А потом немного подумал, и на его лице появилось какое-то вороватое выражение, совсем не похожее на то, что я видел у него раньше.
— Вести аппарат буду я? — говорит он.
— Конечно, — говорю я. — Ты самый умелый.
Это, похоже, его удовлетворило, и он, не говоря ни слова, повернулся и ушел обратно в свою мастерскую.
— Ты сможешь, Флетчер? — говорит Рэтклифф. — От этого может зависеть судьба Англии. Да поможет Господь нашему делу, если американцы объединятся с французами.
— Придется постараться, — говорю я, и, ей-богу, я это серьезно. Нечасто в моей жизни случалось идти на риск, когда в этом не было никакой выгоды, и когда я мог бы от этого уклониться, если бы захотел. Но пока я работал над «Планджером» и мои мысли приходили в порядок, я пришел к выводу, что война между британцами и американцами представляет собой мерзость, ибо очевидно, что Господь Бог поместил два наших народа на землю в качестве примера пристойного поведения, которому иностранцы и язычники должны следовать, как могут, на свой убогий манер. Следовательно, мы не должны подводить Его в Его великом замысле, грызясь между собой.
С этой благочестивой мыслью я обошел двор, раздавая пинки и иным образом вдохновляя людей, и нашел Рэтклиффу занятие, чтобы он не мешался под ногами (ибо он хотел участвовать, но ничего полезного делать не умел), а сам взялся чинить воздушные трубки, через которые в судно поступал свежий воздух, когда оно шло прямо под водой.
В разгар работы мне пришло в голову, что тот короткий разговор во дворе был первым разом, когда мы обсуждали, кто пойдет на «Планджере» в атаку. Места там было для троих. Одним должен был быть Стэнли, из-за его непревзойденного знания аппарата и «порохового дикобраза». Он будет капитаном и будет вести ее. Вторым должен был быть я, потому что вращение винта — тяжелая работа, требующая сильного человека. В конце концов, мы планировали поход в несколько миль туда и обратно. Оставалось место для третьего, чтобы открывать клапаны и работать на помпах по приказу. Должность была неквалифицированная, но найти на нее человека оказалось