Аккуратный, блестящий беспорядок рукояток, механизмов и рычагов я уже описывал, как и трепет, охвативший меня при виде этой уникальной машины, олицетворявшей новую эру человечества. Но что отличалось от моих предыдущих путешествий на «Планджере», так это то, что была ночь, и мы шли на войну. Свет фонаря отбрасывал больше теней, чем чего-либо еще, и едва давал достаточно света, чтобы мы могли занять свои места, не споткнувшись о штанги, тросы, рычаги и стойки, занимавшие большую часть пространства, куда можно было бы поставить ногу, перемещаясь от одного конца зверя к другому. Так что мы ступали осторожно и двигались, как черные демоны в кошмарном сне.
Мы договорились, что Стэнли должен встать у руля и командовать, я — вращать гребной винт, а Рэтклифф — управлять помпами для всплытия и погружения и выполнять другие обязанности, на которые у нас со Стэнли не будет времени. В этом странном аппарате место рулевого было у любого из двух медных куполов, где рукоятки соединялись с длинными штангами, идущими вдоль внутренней части корпуса и действующими через водонепроницаемые валы на руль.
Наш план состоял в том, чтобы проделать как можно большую часть работы, идя в полупогруженном состоянии, так, чтобы был виден только верхний купол, но при этом мы могли бы обновлять воздух внутри через медные дыхательные трубки. Итак, Стэнли поднялся на несколько ступенек по короткой лесенке, которая была постоянным приспособлением под верхним куполом, и откинул для себя складную банку, на которой, упершись ногами в лесенку, он мог смотреть в стеклянные иллюминаторы и управлять, поворачивая рукоятки, контролировавшие руль.
Более того, у него был своего рода миниатюрный нактоуз, прикрепленный к внутренней стороне медного купола, с наспех отремонтированным компасом, а также прибором для измерения нашей глубины. Эти приборы были покрыты фосфоресцирующим составом, что позволяло Стэнли считывать их показания даже в кромешной тьме.
Мое место было на корме, где я сидел сбоку, обеими руками вцепившись в большую железную рукоятку, вращавшую винт. Это упражнение было определенно тяжелее гребли и, будучи непрерывным, медленно изматывало. Это была работа для самого сильного человека, какого только можно найти, и я не мог жаловаться, что она досталась мне. Правда, было смертельно скучно, и лучшее усилие, которое я мог поддерживать в течение длительного времени, продвигало нас вперед лишь со скоростью медленного шага.
Рэтклифф занял свое место на миделе у главных помп и отвечал за фонарь, так как он был единственным из нас, кому могло понадобиться передвигаться, и он также был менее всего знаком с внутренностями судна. Рэтклифф мне ни капельки не нравился, ни как человек, ни как товарищ. Этот тип был слишком хитер и к тому же фанатик, но в храбрости ему нельзя было отказать, ибо он был в ужасе от того, что мы делали, и вся его напускная бодрость и веселость испарились. Он съежился, когда люк опустился, и я даже слышал, как он всхлипнул. И все же он исполнял свой долг и ни разу не пожаловался.
И вот мы отправились, со смертоносной миной, закрепленной над нашими головами, чтобы покрыть полторы мили до места, где стояли на якоре лягушатники. Я трудился, и пот начал стекать по моей спине. Время от времени Стэнли приказывал Рэтклиффу откачивать или впускать воду для регулировки дифферента, и прошло около пятнадцати минут. Затем Стэнли заговорил.
— Джентльмены, — внезапно сказал он, — сегодня мы совершим то, чего доселе не совершал ни один человек, — он был возбужден, но я не придал этому значения, ибо мы все были возбуждены. — Другие пытались, и у них не получилось, но сегодня неудачи не будет.
— Еще бы, черт возьми! — говорю я, налегая на свою рукоятку и желая, чтобы он заткнулся. Сейчас было время для дела, а не для речей. Но он продолжал.
— Сегодня, — говорит он, — мы нанесем такой удар по насмешникам, который прогремит на весь мир!
— Ага, — говорю я.
— Возмездие, джентльмены! — говорит Стэнли. — Наконец-то!
— О чем это он? — говорит Рэтклифф, его голос дрожит от страха, охватившего его.
— Разве это не благоприятный знак? — говорит Стэнли. — Здесь сегодня выполнены все условия, чтобы продемонстрировать…
— Заткнись, Стэнли! — резко говорю я. — Побереги дыхание. Воздух здесь становится густым.
— А… — говорит Стэнли. — Мистер Рэтклифф, качните-ка помпу для свежего воздуха. Вон ту… нет, не там… вот ту.
Рэтклифф повиновался и завертел рукоятку, которая вращала нечто вроде вентилятора в кожухе, засасывавшего воздух по трубке внутрь. Он усердно трудился минут пять, но воздух заметно лучше не стал.
Так мы и продолжали почти час, Стэнли возбуждался все сильнее, а воздух становился все хуже. Похоже, моя поспешная починка воздушной помпы провалилась, ибо Рэтклифф крутил эту штуковину изо всех сил, но без всякого толку. Я забеспокоился. Все это занимало гораздо больше времени, чем мы планировали, а Стэнли пока и не думал отвинчивать мину, чтобы она отошла за корму для последнего этапа атаки. Забившись в свой уголок, я оглох и ослеп ко всему, кроме болтовни Стэнли и неуклюжих движений Рэтклиффа. Наконец, когда грудь моя ходила ходуном, а я не мог отдышаться в спертом воздухе, я больше не выдержал.
— Стэнли, — говорю я, — открой люк. Впусти немного воздуха!
— Нет, — говорит он. — Мы не смеем. Если мы зачерпнем воды, она пойдет ко дну, и мы утонем.
— О, Господи! — говорит Рэтклифф.
— Открывай! — говорю я, задыхаясь. — Я не могу дышать.
— Нет! — говорит Стэнли.
— Нет! — говорит Рэтклифф.
Им-то было хорошо. Это они не надрывались, как угольщики. Это не они обливались потом, пока их мышцы стонали от напряжения. Но я не мог перевести дух и пыхтел, как старый пес в жаркий день.
— Открой один из иллюминаторов, — говорю я, задыхаясь и хрипя. — Я подойду глотнуть воздуха… мы не зачерпнем воды.
— Нет! — говорит Стэнли. — Невозможно!
— Почему? — говорю я.
— Потому что… Потому что они заклинили, — говорит он.
— Дай мне, — говорю я и с трудом поднимаюсь со своего места, протискиваясь мимо Рэтклиффа в темноте. Голова у меня кружилась, и я знал, что либо я вдохну чистого воздуха в ближайшие несколько минут, либо