Сорвёшься — будут последствия.
Прежде чем я успеваю ответить, в дверь раздаётся тихий стук. Секретарь моего отца просовывает голову внутрь, лицо напряжено тревогой, едва скрываемой улыбкой вежливости.
— Сэр, простите, что прерываю, — говорит она, взгляд беспокойно мечется между нами. — Но генерал Корвальд здесь, и он… ну, он очень настаивает на разговоре.
У моего отца дёргается мышца на челюсти — первое внешнее проявление раздражения, бурлящего под поверхностью.
— Разумеется, — бурчит он. — Как всегда.
Он поворачивается ко мне, выражение вновь становится гладким, почти спокойным.
— Похоже, долг зовёт, Тэйн. Подожди здесь, пока я разберусь с этим… вмешательством. Мы продолжим разговор за обедом.
Я киваю, натягивая маску бесстрастного согласия.
— Конечно. Я буду здесь.
Он разворачивается и выходит из кабинета, дверь за ним закрывается с глухим, окончательным звуком.
Я остаюсь стоять в тишине, ощущая тяжесть нашего разговора, давящую на плечи. Медленно выдыхаю, позволяя напряжению уйти из тела. Мой взгляд сразу же скользит по кабинету — как только мы остаёмся одни.
Власть. Богатство. Всё выставлено напоказ.
Лакированный стол из красного дерева, кожаные кресла, полки, заставленные бесценными томами и артефактами.
Почти не отдавая себе отчёта, я двигаюсь к столу, пальцы проходят по полированной поверхности.
Желание копать глубже, найти правду, скрытую от меня все эти годы, — непреодолимо. Я знаю, что это риск. Если отец поймёт, что я роюсь в его личных документах — последствия будут. Как минимум.
Даже сын генерала не выше наказания за подобное предательство.
Но я уже не могу остановиться. Мне нужно знать. Нужно получить доказательства.
Я выдвигаю верхний ящик, и дыхание перехватывает в горле, когда я вижу аккуратно разложенные папки. Большинство подписаны безобидными названиями: бюджетные отчёты, кадровые дела, оперативные сводки.
Но там, в самом конце, спрятана тонкая папка с единственным словом, которое сразу кажется неуместным в подобном месте.
Поставки.
Я вытаскиваю её, сердце стучит о рёбра, когда я раскрываю папку.
Первая страница — служебная записка, датированная всего несколькими неделями ранее. Адресована моему отцу, от некой доктора Элизы Дюван.
Генерал Харгроув,
Рада сообщить, что договорённость, которую мы обсуждали при последней встрече, продвигается по плану. Последняя партия омег из Центра проявила себя как полностью соответствующая требованиям.
Наши союзники во внешних территориях выразили живой интерес к приобретению этих активов для собственных целей, и, полагаю, мы можем использовать это для получения дополнительного финансирования и ресурсов. Я позволила себе составить предварительный контракт, который прилагаю для ознакомления.
С нетерпением жду возможности обсудить это подробнее на следующей встрече.
С уважением,
д-р Дюван
Я смотрю на текст, и в животе опускается тяжёлый, тошнотворный ком.
"Подготовка". "Активы".
Они говорят об омегах как о… вещах. О товарах, которые можно покупать и продавать, использовать и выбрасывать по прихоти.
И Центр Перевоспитания поставляет их. Превращает невинных омег в покорные игрушки для развлечения так называемых союзников Совета.
Мой отец не просто закрывает глаза. Он не просто косвенно вовлечён.
Он тот, кто отдаёт чёртовы приказы.
Горечь подступает к горлу, горячая и едкая. Я хочу заорать. Разбить стол. Вывернуть всё это дерьмо наружу.
Но я не могу дать отцу понять, что я это видел. Нельзя дать ему даже намёк, что я начал распутывать его гнилую схему.
Я делаю глубокий, дрожащий вдох и, с руками, которые лишь немного дрожат от ярости, тихо снимаю несколько снимков на аналоговую микрокамеру, спрятанную в моём тактическом ремне — единственный способ сохранить доказательства, не подвергаясь отслеживанию Столичной сети. Затем кладу папку точно туда, где она лежала.
Мне нужно уйти отсюда. Нужно уйти как можно дальше от этого чудовища, притворяющегося человеком. От человека, который воспитал меня, который якобы учил меня чести, долгу и служению. От человека, который лгал мне всю мою жизнь.
Чёрт. Как я скажу об этом Призраку?
Их отношения и так натянуты, но всё же… это тот, кто когда-то спас ему жизнь. Пусть он, возможно, никогда не любил моего брата — и я сомневаюсь, что любил меня — но он всё ещё наш отец.
Я выхожу из кабинета быстрым шагом, мои ботинки стучат по отполированному мрамору.
Секретарь поднимает взгляд, её брови морщатся от непонимания.
— Командор Харгроув? У вас всё в порядке?
Я натягиваю напряжённую, неестественную улыбку — лицо чувствуется будто деревянным.
— Всё хорошо. Просто вспомнил, что нужно кое-что срочно сделать. Передайте моему отцу, что обед придётся перенести.
Я не жду её ответа — не доверяю себе достаточно, чтобы скрыть бурю внутри. Я просто иду дальше, ускоряя шаг, пока почти не бегу — лишь бы как можно быстрее покинуть это место.
Айви.
Мысль о ней, о том, что она пережила от рук Центра… от рук таких, как мой отец… Это как нож под рёбра. Жгучая, скручивающая боль, от которой хочется осесть на колени.
Я не знал её тогда. Но чувствую, что подвёл её. Не защитил. Не уберёг от монстров, прячущихся в тени этого искажённого мира.
Но больше — никогда. Я не позволю им снова причинить ей боль. Не позволю использовать её, ломать, превращать в пешку в их отвратительных играх.
Я защищу её любой ценой. И спасу каждую омегу, такую как она. Даже если ради этого мне придётся сжечь всё, что я считал своей жизнью, до основания.
Даже если мне придётся выступить против собственного отца.
Глава 8
АЙВИ
Комплекс пугающе тих, когда я выскальзываю из своей комнаты, ступая босыми ногами по холодному бетонному полу. Остальных нет — кроме Виски и Призрака, — они отправились на какую-то тайную миссию, которую сочли слишком опасной, чтобы посвящать меня. Даже Виски, мой обычно неотступный хвост, нигде не видно.
Я напрягаю слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук, но слышу лишь далёкое эхо его храпа, доносящееся из казарм альф. На губах сама собой появляется лёгкая улыбка. При всей своей браваде и громких словах этот мужчина спит как медведь в спячке.
Наверное, мне стоит просто сидеть в комнате, держать голову ниже и не привлекать лишнего внимания. Но стены начинают сжиматься вокруг меня, мысли и воспоминания давят так сильно, что становится трудно дышать.
Мне нужно двигаться. Нужно сделать хоть что-то, чтобы не дать тьме внутри поглотить меня.
Я брожу по комплексу, шаг за шагом уходя всё дальше в его сердце. Это огромный лабиринт коридоров и помещений, большинство из которых наглухо заперты. Я пробую ручку в лазарете Чумы — скорее из праздного любопытства, чем из настоящего