Он открывает её и жестом приглашает войти.
И я понимаю: это его комната.
Суровая и почти пустая: узкая койка, которая явно мала для него, потрёпанный комод и маленький стол, заваленный металлическими деталями и проводами.
Он не живёт с остальными. Это его выбор?
Или… они просто боятся его?
Слишком много вопросов, от которых у нормальной омеги должны бы подгибаться колени в страхе. Но я всё равно переступаю порог.
Я сажусь на край его кровати, внезапно чувствуя себя неловко, почти неуместно. Призрак стоит передо мной, его огромная фигура почти полностью заполняет пространство. Мне приходится запрокидывать голову, чтобы встретить его взгляд. И его размер вызывает у меня дрожь.
Но не от страха.
От чего-то другого.
Чего-то, чему я пока не хочу давать имя.
— Итак, — говорю я, насильно вкладывая в голос ту лёгкость, которой совершенно не чувствую. — Давай начнём с «привет»?
Призрак кивает. В уголках его глаз появляются едва заметные морщинки — единственный признак улыбки под этой вентилируемой, похожей на морду маской. Я вижу такое впервые. Он поднимает огромные руки, пальцы которых складываются в изящный жест… удивительно тонкий для такого гиганта.
Я внимательно смотрю, как он показывает знак «привет», и повторяю движение своими, куда более хрупкими пальцами. Выходит коряво, неуверенно, но в груди всё равно вспыхивает тёплая искорка, когда он одобрительно кивает.
Мы переходим к алфавиту — и каждую букву нужно выучить заново. Какие-то жесты даются проще, другие заставляют пальцы выворачиваться в непривычные формы. Призрак невероятно терпелив — направляет меня, поправляет, его прикосновения лёгкие, аккуратные, в разительном контрасте с его пугающей внешностью.
Время будто растворяется. Мы сидим напротив друг друга, и наши руки двигаются в общем ритме, высекая между нами новый, странный, тихий язык.
Комплекс, стены, Совет, страхи — всё исчезает. Остаёмся только мы двое.
И постепенно… я расслабляюсь. Плечи опускаются, туго стянутая тревога в груди медленно распутывается.
Это опасно. Опасно позволять себе слабость в мире, где подобное может стоить жизни.
Но здесь, сейчас…
Мне плевать.
Когда наши пальцы случайно соприкасаются, по моей руке пробегает острая искра — быстрая, электрическая. Я поднимаю взгляд, дыхание застревает в горле и…
Он уже смотрит. Смотрит так, что воздух в лёгких превращается в пепел.
Момент замирает. Хрупкий, как тонкое стекло. Стоит ему дрогнуть — и мы рухнем куда-то, откуда не будет пути назад.
И потом — медленно, осторожно…
Призрак поднимает руку к моему лицу.
Его пальцы грубые — натёртые, в шрамах от тягучей, беспощадной жизни. Но его прикосновение… нежное. Он убирает прядь с моего лба, подушечкой большого пальца скользит по краю моего уха.
Я невольно тянусь навстречу, закрываю глаза, дрожа от его прикосновения. Я сейчас не в течке, но его рука на моей коже…
Это действует на меня.
Сильнее, чем мне хотелось бы.
Но я не могу отстраниться.
Призрак издаёт звук — низкий, глухой, вибрирующий, точно раскат тихого грома у него в груди. Я открываю глаза — он смотрит на меня полуприкрытыми глазами, и в его взгляде пылает голод, не имеющий ничего общего с яростью.
Ох.
Я знаю, что должна отстраниться. Отойти. Поставить между нами расстояние, пока всё не зашло слишком далеко.
Но моё тело не слушается. Я в него утопаю, как в трясине.
— Призрак, — выдыхаю я. — Я…
Но договорить не успеваю — в коридоре что-то грохает. Мы оба вздрагиваем, момент лопается, как хрупкая льдинка в горячей воде.
Призрак мгновенно поднимается, мышцы под кожей напрягаются стальными канатами. Я тоже встаю, сердце бешено колотится, ловлю каждое дрожание шагов за дверью.
Чьи-то тяжёлые, уверенные шаги. Всё ближе.
И потом — приглушённый, но узнаваемый голос.
Виски.
— Айви? Да где ты, чёрт подери?
Прежде чем успеваю подумать, я хватаю Призрака за руку.
Он смотрит вниз — удивление, едва заметный вопрос. Но не отдёргивает руку.
— Мне нужно идти, — шепчу я отчаянно. — Если он найдёт меня здесь…
Я не договариваю. Да и не нужно. В этом месте виноватым сделают именно Призрака, даже если он просто стоял и дышал воздухом.
Призрак коротко кивает. Отпускает мою руку, быстро подходит к двери и приоткрывает её ровно настолько, чтобы выглянуть.
Он замирает, словно вытянутая струна. Прислушивается.
Потом жестом велит мне выходить.
Я проскальзываю мимо него в коридор — и его запах накрывает меня, когда я прохожу. Он пахнет лесом. Свежестью, землёй, чем-то диким. Заставляет вспоминать первые годы жизни — мир до Центра Перевоспитания, когда я ещё верила, что мир бывает безопасным.
Этот запах вызывает всё сразу: спокойствие. Тоску. И самую примитивную тень страха — ту, что шепчет, что я всегда буду добычей, а где-то во тьме бродит хищник, способный разорвать меня одним движением.
Но это не останавливает то, что тянет меня к нему ближе.
Против инстинкта самосохранения.
— Я буду практиковаться, — тихо говорю я, оборачиваясь к нему. Мы стоим так близко, что дверь почти касается моих плеч. Я улыбаюсь ему — едва заметно. — Чтобы мы могли говорить.
Глаза Призрака чуть расширяются. Будто удивление. Он кивает — коротко, тихо. Потом смотрит в сторону, куда ушёл Виски.
Это мой сигнал.
Я тихо закрываю дверь и вижу, как Виски сворачивает в коридоре. Плечи подняты, руки глубоко засунуты в карманы. Он выглядит… взволнованным? Даже обеспокоенным. Я не видела его таким со времени той пещеры.
— Вот ты где, — говорит он, заметив меня. В голосе странная смесь облегчения и раздражения. — Я обыскал весь комплекс.
— Я просто… изучала, — вру я.
Взгляд Виски скользит к двери в комнату Призрака. Он прищуривается. Подозревает. Но ничего не говорит. Просто дёргает подбородком в сторону кухни.
— Голодная? — спрашивает он. — Кухня закрыта, но я смогу что-нибудь нам состряпать. Ну, ты уже знаешь — я же шеф мирового уровня.
— Спорный момент, — бурчу я, проходя мимо.
— Ты как Валек, ёлки-палки, — стонет Виски, но идёт рядом.
И я не могу удержаться от улыбки.
Он не такой уж и ужасный, как я думала в первый день.
Наверное, в этом он и Призрак действительно похожи.
Глава 9
ТЭЙН
Последнее, чёртово откровение занимает каждый свободный миллиметр моего сознания, пока машина скользит по улицам, а водитель ловко вписывается в повороты. Я почти не замечаю пейзаж столицы, который обычно цепляет взгляд. Сейчас не важно ничего.
Я думаю только об одном.
О том чёртовом письме.
О том, что омег продают,