— У меня нет магии, Алекси, — тихо сказала я.
Он отмахнулся от моих слов.
— Не вся магия должна быть эффектной, как у этих двоих, — пробормотал он, бросив особенно жёсткий взгляд на Кэная. — Основа магии — это эмоции. Любовь. Радость. Чудо. Почему, думаешь, Йольнир так глубоко врос в человеческий миф? Ему нужны эти чувства. Эта надежда, за которую люди цепляются в самые тёмные времена.
Он внезапно встал — и прежде чем я успела осознать происходящее, мягко обхватил мой подбородок. Его лицо оказалось так близко, что его запах накрыл меня с головой. Его глаза были тёмно-зелёными, как хвоя вечнозелёных деревьев, а нос — с едва заметным изгибом.
Я не могла отстраниться.
И не хотела.
— Ты переполнена этим, kisu, — столько надежды. Я понимаю, ты пыталась это скрыть. Но твоё сердце переполнено состраданием — самой чистой формой магии в этом мире.
У меня перехватило дыхание. Его взгляд скользнул к моим губам — и тут же вверх.
Но в следующую секунду Таймур уже оттаскивал его от меня.
Алекси резко провернул плечи, заставляя Таймура отпустить его, но ближе не подошёл.
— Даже если это правда, — сказала я твёрдо, — это не даёт тебе права нападать на моих спутников.
— Твоих? — с презрением повторил он. — Они были рядом, когда ты вошла в течку, и воспользовались этим.
— Ничего подобного, — Кэнай кипел от ярости. — Каждый выбор, который делала Сильви, был её собственным.
Он повернулся так, чтобы Алекси увидел метку на его шее. Она слабо мерцала в свете камина — узоры инея, расползающиеся, как мороз по стеклу.
Алекси фыркнул, его массивное тело источало беспокойную энергию.
— Метка ничего не значит, если она поставлена под принуждением.
— Под принуждением? — голос Кэная сорвался от неверия. — Мы защищали её. Мы дали ей выбор на каждом шаге...
— Хватит, — перебила я. — Алекси, я — пара Кэная и Таймура. Это не обсуждается. Они — мои.
Кэнай и Таймур оба явно расправили плечи от этих слов, но в глазах Алекси что-то дрогнуло — и от этого у меня болезненно сжалось сердце. Я смягчила голос.
— Ты не видишь? Это именно то, чего хочет Йольнир. Чтобы вы трое рвали друг друга на части вместо того, чтобы работать вместе.
Все три альфы повернулись ко мне, и я почувствовала, как удивление прокатилось по связям — по двум настоящим… и по той странной, электрической нити, что связывала меня с Алекси.
— Кэнай, ты годами пытался организовать сопротивление, верно? — я перевела взгляд на Алекси. — А ты воюешь в одиночку, потому что не веришь, что кто-то ещё действительно поставит страдания твоего народа на первое место.
Челюсть Алекси напряглась, но он не стал отрицать.
— Вот мы и здесь, — продолжила я, делая шаг вперёд и вставая ровно между всеми тремя, обозначая центр комнаты как своё пространство. — Три альфы, которые хотят одного и того же — справедливости для своих людей — и готовы разорвать друг друга из-за омеги. Именно так, как это выгодно Йольниру.
Я посмотрела на каждого из них по очереди.
— И теперь, вместо того чтобы увидеть, что каждый из вас по-своему пытается защитить своих, вы дерётесь из-за меня, будто я какой-то трофей.
— Ты не трофей, — тихо сказал Кэнай. — Ты...
— Я — человек, которому не всё равно, — перебила я. — Как и вам всем. И, возможно, именно поэтому между нами есть эта… связь. — Я жестом указала между нами. — Потому что мы все злимся на одну и ту же несправедливость. Мы не просто хотим на неё жаловаться — мы хотим что-то изменить.
Я глубоко вдохнула, собираясь так же, как перед решающим допросом в суде.
— Но если мы действительно собираемся что-то изменить, мы не можем грызть друг другу глотки. Система выживает именно потому, что держит вас разобщёнными и подозрительными друг к другу.
Выражение лица Алекси изменилось. Его лесные зелёные глаза изучали меня с такой пристальностью, что у меня покалывало кожу.
— Ты понимаешь, — сказал он.
Я кивнула.
— Я юрист по трудовому праву. Я видела этот сценарий сотни раз. Рабочих делят, стравливают друг с другом, убеждают, что их настоящий враг — сосед по цеху, а не система, которая эксплуатирует их, пока те, кто наверху, богатеют.
— Ты хочешь, чтобы я снова пожертвовал своим народом ради «общего блага», — его голос дрогнул. — Так же, как это уже делали раньше?
— Мы никогда не просили бы этого, — резко возразил Кэнай, но я снова подняла руку.
— Алекси, тебя годами просили быть терпеливым, пока твои люди почти не видят изменений, а народ Кэная получает магическую защиту. Это кажется несправедливым — и ты злишься. И ты прав злиться. Но и они имеют право злиться, когда любое единство рушится. Здесь все чувства оправданны. Вопрос только в одном — позволим ли мы этой злости уничтожить любой шанс на реальные изменения?
В комнате стало тихо. Только огонь потрескивал в камине. Я почувствовала, как меняется энергия — агрессия отступает, позёрство ослабевает. Немного. Но это было начало.
Я потянулась к связи между мной и Алекси — потому что она была. Я больше не могла это отрицать, так же как не могла отрицать то, что чувствовала к Кэнаю и Таймуру. Я не понимала магию, но понимала, как эти двое изменили мою жизнь — сделали меня защищённой, любимой. Люди не могут принимать правильные решения, когда они одиноки и борются за выживание. Как я могла ожидать иного от Алекси?
Пожалуйста. Поверь мне. Поверь нам.
Ноздри Алекси дрогнули. Он окинул меня взглядом с ног до головы, пробормотал что-то себе под нос — и повернулся к проломанной двери.
— Мне нужно подумать, — сказал он и вышел в падающий снег.
Алекси ушёл недалеко. Я видела, как он меряет шагами снег у кромки леса, окружающего шале. Когда солнце начало клониться к закату, Кэнай попытался предложить ему гостевую спальню — но Алекси отказался.
Кэнай вернулся в шале.
— «Он сказал», — Кэнай нарочито перешёл на грубый финский акцент, — «Мы, лесные олени, не нуждаемся в таких роскошных условиях. Мы привыкли к холоду и снегу». Как будто я не привык! — Он провёл руками по лицу и плюхнулся на диван между мной и Таймуром.
Свет камина отбрасывал тени на их лица, пока мы сидели молча. Присутствие Алекси давило на окна, как сгущающиеся сумерки. Через связь я чувствовала, как в Кэнае бурлит раздражение, а энергия Таймура звенит от