— Того самого предсказателя?
— Так размыто предсказывать может кто угодно, а вот врачом он был отменным, пожалуй, лучшим в Европе, во всяком случае, в своём XVI веке.
— А что это за «розовые пилюли»? Прости, никогда не слышал.
— Эх, не о том спрашиваешь, — рассердился Распутин. — Состав сложный — опилки молодого кипариса, гвоздика, аир, ирис, деревянистое алоэ, порошок из сушеных лепестков роз. С современной точки зрения, данную композицию можно рассматривать как комбинированный сорбент, хорошо вбирающий в себя любые яды. Так вот, несмотря на все предпринятые ухищрения, всё моё тело покрылось холодным потом, начались стенокардические приступы в области сердца, и появилось ощущение, что я «ухожу», а ещё через некоторое время я потерял сознание и погрузился в «глубокий сон», больше похожий на кому.
— А что было дальше?
— Истерика жены, слёзы детей, во всяком случае, я на это надеюсь, — неожиданно усмехнулся Распутин. — Этого ничего я, конечно, не помню. Пришёл в себя от жуткого холода. В мертвецкой. Абсолютно голый, накрытый только тонкой простынёй. Кома, судя по всему, была настолько глубока, что даже врач не смог обнаружить признаков жизни в моём несчастном теле.
— А потом?
— Потом всё просто. Я понял, что возвращаться домой опасно, так как явно кому-то серьёзно помешал и жизнь моя не стоит и копейки. Закутавшись в простыню, бегом домчался до одного хорошего знакомого, живущего неподалёку, занял денег, и решил осесть в самом что ни на есть непотребном месте. А уже из этого «Малинника» передал с Ми-Ми записочку супруге, чтобы не рыдала, а молчала как рыба, коли хочет остаться в живых, и вторую — которую Прасковья по моему распоряжению подклеила в указанную тетрадь. И стал ждать, примерно просчитав дальнейшее развитие событий.
— Но как ты с такими фантастическими способностями не смог предвидеть отравления?
— Эх, любезный, я всего лишь человек, пусть и необычный, но всё-таки человек, — тут Распутин глубоко вздохнул. — Ну что всё обо мне да обо мне. С тобой что делать будем? Я тут умишком пораскинул — к чему вся эта заваруха? Царь им новый не по нраву пришёлся. Мягкость его, некая нерешительность. Сыроват он, понимаешь, для нынешнего времени. И уже сразу изо всех щелей всякая дрянь полезла. Отсюда — оголтелые монархисты с криками: «подменили», «царь-то ненастоящий». Оттуда — анархисты, да эсеры всякие недобитые. Хоть ты главных и перебил, да только подобной нечисти на Руси всегда хватало. Скучно им в золотой серединке живётся, дебош да погром подавай, плюс — виноватых к стенке…
— Но Пётр Аркадьевич, не могу поверить. Наиприличнейший, ведь, человек.
— При всех твоих достоинствах, господин самозванец, ты — идеалист. Столыпин — человек государственный, он за Россию в ответе. Что ему конкретные личности, когда страна к пропасти движется? — Столыпин сурово нахмурился.
— Но ведь тогда и Николаю Романову грозит смертельная опасность?
— Пока тебя нет рядом, ему ничего не грозит, разве что головомойка от Аликс, которая большую волю взяла последнее время, сам свидетель. Сам подумай — зачем убирать с шахматной доски Помазанника Божьего, коли ему замены нет. Ты под руку подвернёшься — тебя поставят вновь и, уверяю, глаза закроют на все казусы и нестыковки. А пока тебя нет — царь на месте, ибо свято место пусто не бывает. Эти господа не дураки — смерть единственного монарха при малолетнем наследнике им крайне невыгодна, дело может революцией закончиться.
— И что же мне делать?
— Как что делать? Спокойно возвращаться в своё истинное время. Хватит, и так дел наворотил. Дай Бог, на благо это всё России-матушке. Я лично за тебя молиться неустанно буду, покуда совсем не прибьют. Я тут на досуге размышлял, времени на досуге было порядком, так вот много пользы под твоим началом вышло. И японцев разгромили, и американцам по морде надавали, и с германцами да австрияками не закусились, и Штаты Европейские контуры приобретают. Алясочка, опять же, в родной гавани. Промышленность на подъёме, на полях — сеялок и комбайнов не счесть, рубль крепкий и во всём мире уважаемый. Не пора ли отдохнуть, любезный, а то таким макаром и коммунизм, прости Господи, на Земле построишь лет через тридцать? — Распутин искренне расхохотался и неожиданно толкнул меня локтем в бок.
— Уйти, но как же Григорий Ефимович? Не готов он ещё на все сто процентов у штурвала полноценно встать.
— А не надо на сто процентов. Не зря говорят — лучшее враг хорошего. Ты что думаешь — это моя идея тебя побыстрее в твоё положенное время вернуть, это голоса свыше во время молитвы мне насоветовали.
— Так прямо и насоветовали?
— Да, — Распутин стал необыкновенно серьёзен и посмотрел прямо мне в глаза. — Ибо иначе ничего, кроме смерти, ты здесь не приобретёшь. Истекло, говорят, время Великого Преобразователя, возвращай его домой.
— Лучше бы они тебя о ядах предупреждали, — хмыкнул я.
— На то нет моей воли, — грустно вымолвил Распутин. — Да только слушаться их надо. Им виднее. Они и Николая в положенную эпоху вернули, и тебя вернут, будь покоен.
— Но как мы сможем добраться до Сараево? — почти крикнул я.
— Зачем нам в Сараево? — удивлённо и непонимающе посмотрел на меня Распутин. — Тут, недалеко, временная дыра весьма приличная. И ты переместишься, и я с женой, да детишками.
— Вы всей семьёй со мной?
— Нет, *****, — впервые на моей памяти матюкнулся Распутин, видно, от избытка чувств. — Тут будем ждать, пока нас всех, аки ненужных свидетелей, не потравят. Я знаю, читал в той книге — недолго мне тут осталось. А попытка не пытка — голоса не возражают, авось, тебе и в новом времени сгожусь!
В дверь тихо, но настойчиво постучали.
— Тихо, — Распутин внезапно вытащил из-под подушки огромный браунинг, весь напрягся и на цыпочках подкрался к двери.
— Кто это там? —