— Ты точно всё взял? — спросила она уже в третий раз, нервно крутя пуговицу на пальто. — Ножи? Фартук? Тот список, что ты утром черкал?
— Света, выдохни, — я даже от окна не отвернулся. — Всё на месте. Мы едем курицу жарить, а не ракету в космос запускать.
Она фыркнула, но успокаиваться и не думала.
— Для меня это важнее ракеты! Это мой шанс закрепиться в губернской столице. Если облажаемся…
— Не облажаемся, — перебил я её.
Света замолчала, покусала губу, а потом вдруг наклонилась ко мне и зашептала, косясь на затылок таксиста:
— А… «чёрная жижа»? Ты её взял?
Я невольно усмехнулся. «Чёрная жижа». Звучит как название дешёвого ужастика, а не кулинарной заготовки. Я похлопал по рюкзаку на коленях.
— Главный калибр со мной. Не переживай. Без нашего «секретного ингредиента» я на площадку не выйду.
В рюкзаке, надёжно замотанный в полотенце, лежал аптечный пузырёк с готовым соусом. Моё биологическое оружие. Только бить оно будет не по людям, а по их привычке жрать химию.
Машина мягко затормозила у главного входа в телецентр. Здание нависало над нами огромной глыбой из стекла и бетона. На фасаде висел гигантский экран, где крутили рекламу какого-то магического пятновыводителя.
Мы вышли под дождь. Света тут же преобразилась: расправила плечи, нацепила свою фирменную улыбку «акулы пера» и уверенно зацокала каблуками к вертушке входа. Я накинул капюшон и пошёл следом, чувствуя себя оруженосцем при рыцаре.
В холле было людно. Охрана, турникеты, люди с папками бегают туда-сюда. Но нас ждать не заставили. Едва мы прошли контроль, как навстречу выплыл сам Увалов.
Выглядел он внушительно. Дорогой костюм сидел на его фигуре как влитой, скрывая лишний вес. Пахло от него крепким кофе и дорогим табаком.
— Игорь! Света! Доброе утро, мои дорогие! — прогремел он на весь холл. Какая-то девушка с кофе в руках даже шарахнулась в сторону. — Как настроение? Боевое?
— Лучше не бывает, Семён Аркадьевич! — прощебетала Света, пожимая ему руку. — Готовы рвать эфир!
Увалов широко улыбнулся, но глаза оставались цепкими, внимательными. Он по-хозяйски приобнял меня за плечи и повёл к лифтам.
— Это отлично. Настрой мне ваш нравится. Значит так, план у нас утверждённый, работаем чётко по графику.
Мы зашли в лифт, Увалов нажал кнопку этажа и повернулся к нам, сияя, как начищенный самовар.
— С режиссёром мы всё утрясли. Решили так: сразу в прямой эфир не лезем. Снимем пилот и несколько выпусков про запас, в «консервы».
Света слегка споткнулась на ровном месте.
— В «консервы»? — переспросила она с лёгким разочарованием. — А я думала, будет прямой эфир… Ну, знаете, драйв, живые эмоции, нерв! Зрители ведь любят, когда всё по-настоящему.
Увалов покачал головой, словно объяснял ребёнку прописные истины.
— Светочка, драйв — это для новостей и скандальных ток-шоу, где друг другу волосы дерут. Там грязь нужна, оговорки, истерики. А у нас — искусство!
Он поднял палец вверх, придавая веса своим словам.
— Нам нужна картинка. Красивая, вкусная, дорогая. Чтобы у домохозяек слюни на ковёр текли!
Лифт звякнул, выпуская нас в коридор.
— В прямом эфире мы упустим детали, — продолжал Увалов, увлекая нас за собой. — Оператор не успеет фокус поймать, свет криво ляжет. А нам нужно, чтобы зритель видел, как масло на сковородке шипит! Чтобы видел, как сок из мяса течёт, каждый блик, каждую капельку! Это называется «фуд-порн», уж простите за выражение. И такое делается только в записи. С дублями, с правильным светом, с макросъёмкой.
Он остановился перед дверьми студии и посмотрел на меня.
— Смонтируем динамично, сочно, музыку подложим. И в понедельник бахнем премьеру в самый прайм-тайм. Рекламой город завесим так, что даже слепой узнает. Ну, что скажешь, Игорь? Тебе такой подход ближе?
Я молчал пару секунд. Света выглядела немного расстроенной — у неё отобрали адреналин прямого включения. А вот я почувствовал облегчение. Огромное такое облегчение.
— Согласен, — кивнул я.
Света удивлённо на меня покосилась:
— Игорь, ты серьёзно? Это же как кино снимать, дубль за дублем… Скучно же!
— Кухня не терпит суеты, Света, — сказал я спокойно. — Если я буду объяснять людям суть процесса, рассказывать, как продукты работают, мне нужно время. Мне не нужно, чтобы в ухе орал режиссёр: «У нас минута до рекламы, кидай всё в кастрюлю, быстрее!».
Я повернулся к Увалову.
— Вы правы, Семён Аркадьевич. Если мы хотим научить людей готовить, а не просто фокусы показывать, нам нужна спокойная обстановка. Я хочу, чтобы они видели мои руки и продукты, а не мою вспотевшую физиономию.
Увалов расплылся в довольной улыбке и потёр руки.
— Я знал! Я знал, что ты профи! С тобой приятно иметь дело, Игорь. Всё чётко и по делу.
Он толкнул тяжёлую дверь студии. Внутри уже кипела работа: осветители двигали прожекторы, операторы настраивали камеры, кто-то протирал и без того чистый стол.
— Ну, заходите, хозяева! — широким жестом пригласил он нас. — Располагайтесь. Гримёр сейчас подойдёт, припудрит, чтобы в кадре не блестели.
Мы прошли внутрь. Света всё ещё дулась, но профессионализм брал своё — она уже с интересом поглядывала на мониторы, где техники отстраивали картинку.
— Кстати, — Увалов притормозил у режиссерского пульта. — Я всё хотел спросить. Чем удивлять народ будем в первом выпуске? Снова каша из топора? Или суп из сапога?
В его голосе не было издёвки, только добрая ирония. Он всё ещё считал меня этаким деревенским самородком, который варит обеды из подножного корма.
Я снял рюкзак и аккуратно поставил его на стул.
— Почти, — усмехнулся я, расстёгивая молнию. — Мы возьмём самое банальное блюдо в этом мире и сделаем из него шедевр.
Увалов, явно довольный ответом, громко хлопнул в ладоши.
— Отлично! Не теряем времени! Грим, свет, звук! Через двадцать минут пишем «рыбу»!
Свету утащили подписывать какие-то бумажки с юристами, а меня взяли в оборот гримёры. Девушка с кисточками порхала у моего лица, пытаясь замазать синяки под глазами — память о бессонных ночах и нервотрёпке последних дней.
Я терпел. Это часть работы. Хочешь, чтобы тебя слушали — сделай так, чтобы на тебя было приятно смотреть.
Когда с пудрой закончили, я подошёл к кухонному острову. Спрятал рюкзак в шкаф, достал свёрток с ножами и развернул его. Сталь привычно блеснула под софитами. Когда рукоять ложится в ладонь, мандраж уходит. Здесь я хозяин. Здесь мои правила.
Света вернулась минут через десять. Выглядела уже спокойнее, собралась. В руках — корзина с