— К-как вы догадались?
— Дедукция, интуиция, психология. Как вырвались из Барышниково?
— Солгала, что нужно уладить кое-какие дела в академии. А в действительности просто хотелось узнать, получилось ли у вас что-нибудь.
— Есть хорошие новости и плохие.
— Начните с плохих.
— У нас ничего не получилось.
— Ох…
— А хорошие следующие: с вами получится всенепременно. Выкопали мы таки один до отвращения простой, даже, я бы сказал, вульгарный ритуальчик…
Глава 50
Особенности национального рекрутинга
Акакий Прощелыгин, студент факультета психокинетической магии, был горячо рекомендован мне на кафедре зельеварения, как невероятно талантливый в изготовлении магических препаратов человек, готовый работать за идею. За любую идею. Истинный человек искусства, он был рад уже самой возможности это искусство проявить. Подобно художнику, он мечтал писать выдающиеся полотна, однако не имел средств на кисти, краски и холсты, тем более не мог заплатить натурщику. В переводе на актуальную терминологию, ингредиенты для сколько-нибудь сложных зелий стоили дорого, а Акакий Прощелыгин по жизни сидел на мели, в результате чего обладал характером сложным и тяжёлым.
Кафедра зельеварения была в чём-то подобна моей родной кафедре магии мельчайших частиц. Она также не относилась по сути ни к одному факультету, однако была приписана к психокинетикам. Почему так получилось — загадка. Впрочем, если я возьмусь кому-то рассказывать, почему кафедра ММЧ вошла в состав стихийного факультета, мне тоже будет трудно. Ну, вошла и вошла. Нельзя, что ли? Потому что порядок должен быть, вот.
Акакий Прощелыгин являл собой болезненно бледного, худощавого длинноволосого субъекта с крючковатым носом и слезящимися красными глазами бесконечно утомлённого человека. Он взирал на вошедших к нему в лабораторию посетителей как будто бы сквозь толстое пуленепробиваемое стекло с односторонней прозрачностью. Внимательно ощупал взглядом меня, затем — Полину Лапшину. Причмокнув с непонятными целями губами, он потерял к нам интерес и продолжил переливать ярко-голубую жидкость из одной пробирки в другую, соизмеряясь с мерными отметками и шевеля губами.
— Доброго вам дня, уважаемый, — сказал я.
— Ваш авторитет здесь ничего не стоит, — прозвучал ответ.
— Да я его и не продаю, он мне ещё самому сгодится.
— Вам нечем произвести на меня впечатление, перефразирую так. Уходите. И больше…
— Деньги.
— Я внимательно вас слушаю, Александр Николаевич, садитесь. Пусть и ваша спутница присядет, вот, я подвину вам стулья.
Стулья подъехали к нам сами по себе. Мы не удивились, всё-таки студент-психокинетик. Поблагодарили и сели. К чести Акакия Прощелыгина, он не стал силой мысли выдёргивать стулья из-под нас.
— Итак, я готов воспринять ваши запросы.
Рассказывая суть проблемы, я осматривался в лаборатории. Здесь было, если можно так выразиться, современно. Белёные стены и потолок, столы накрыты чистыми белыми простынями, пробирки и реторты, посередине — печка с трубой, уходящей в потолок. Никаких, надо заметить, котлов, ничего такого. Если что требовалось варить — варили, видимо, на спиртовке.
— Список ингредиентов я вам составлю, — сказал Акакий Прощелыгин, опустив пустую пробирку в держатель. — С подробнейшими рекомендациями, где их можно будет купить. Однако кое-что не купить ни за какие деньги.
— Ваши услуги? — предположил я.
— Ни в коем случае. Речь идёт о плоти зачарованного студента. Всё, что угодно. Кожа, кровь, зуб, волос, ресница.
— Есть что-нибудь? — повернулся я к Полине.
— Н-нет, — пробормотала она.
— И сия дева, полагаю, называет себя возлюбленной зачарованного? Поистине темна и глубока бездна, в которую опускает своё сердце человек, осмелившийся искать любви у женщины. — Акакий Прощелыгин встряхнул пробирку, глядя жидость на свет и, похоже, остался удовлетворённым. Закупорил пробкой, воткнул в соседний с пустой держатель. Жидкость медленно начинала желтеть. Акакий Прощелыгин тем временем взялся за карандаш и начал что-то строчить в блокноте.
— Откуда у меня может быть его плоть! — возмутилась Полина.
— А вот он, между прочим, в шкатулке держит ваш локон, — сказал я.
— Мне это никогда не нравилось. В этом есть нечто дикое и страшное.
— Эта дикая страшность сейчас могла бы спасти парню жизнь.
— Но у меня ничего нет!
— Прошу прощения, — вмешался Акакий Прощелыгин. — Если вас не затруднит, вы не могли бы продолжить ваши прения за дверями? Я здесь работаю. Оставьте аванс и идите.
— Да-да, конечно, прошу прощения. — Я достал кошелёк. — Оплачу пятьдесят процентов, чтобы в вашем сердце сохранилась любовь, пока мы ищем ингредиенты.
— Будьте любезны. А это список. Рекомендую лавку на улице Рюрика, там совершенно точно найдёте всё, да к тому же дешевле, чем на Верхнесосенной. Скажите, что от меня, и вам сделают скидку.
Распрощавшись с гостеприимнейшим Акакием Прощелыгиным, мы направились в общежитие. Сосед Барышникова, разумеется, успел там прибраться, чем нисколько нас не обрадовал. Сам он также нам не обрадовался, скорее озадачился.
— Признаюсь, я никогда не принимал здесь дам, — сказал он. — Можете присесть на стул. Прикажете чаю, или ещё чего-нибудь? Всё это можно устроить, но нужно некоторое время.
— Благодарю, мы ненадолго, — сказала Полина. — А нет ли у вас чего-нибудь…
Она замялась.
— Чего-нибудь в каком роде?
— В роде частиц тела господина Барышникова, — уточнил я.
— Прошу… прощения⁈
— Ну… — Я с тоской огляделся в крохотном помещении. — Неужели он нигде тут не оставил частиц своего молодого тела?
— Эм…
— Постельное ему сменили?
— Третьего дня.
— Госпожа Лапшина, посмотрите под матрасом.
Под матрасом не оказалось ровным счётом ничего, да и под кроватью тоже. Мы загрустили. Спасение, казавшееся таким близким, отъехало от нас, возможно, в недосягаемые дали.
— А дома у него ничего такого нет? — посмотрел я на Полину.
— Да откуда мне зна…
Тут она замолчала. Выражение лица её сделалось виноватым и пристыженным.
— Та-а-ак? — подбодрил я студентку интонационно.
— Как же это я запамятовала… Ведь действительно, когда только приехали в Барышниково, матушка его шкатулку достала, показывала мне его детские локоны и рыдала… Видимо, я это воспоминание погребла под чувством вины.
— Вероятно, он эту манеру у матушки и перенял. Что ж, раздобудьте!
— Да как же я…
— Украдите, госпожа Лапшина.
— Ук-расть⁈
— Вы введены в дом господина Барышникова под видом его самого. В сущности, это и не воровство вовсе. Разве вы не имеете права забрать собственные волосы в любой момент, как только пожелаете?
— Ваши доводы очень сомнительны, однако убедительно звучат. Они меня убеждают!
— Одна нога здесь — другая там.
— Я обернусь за двое суток!
Я попрощался с соседом Барышникова и вернулся в академию. Пока Полина оборачивалась, планировал заняться бездельем, однако коварная судьба в лице печального Фёдора Игнатьевича подкорректировала мои планы.
— Александр Николаевич, — сказал он, войдя в мой деканский кабинет, — вы обещались нанять преподавателя земельной магии.
— Обещался — найму, не нужно каждые полгода об