— Он её похитил! — выпалил Стёпа вместо приветствия сразу же, как только пути наши пересеклись.
— Ведомо то нам, — согласился я.
— Выдрал и похитил!
— А вот это уже печально… Вы были свидетелем?
— Ну разумеется! Я как раз шёл к ней, чтобы помириться и возобновить наши отношения, и тут опять он!
Я остановился, задумчиво посмотрел на Степана.
— Вынужден уточнить: вы таки имеете в виду Ольгу?
— Ну разумеется! А кого же ещё?
— Грешным делом подумал про Татьяну.
— Я ведь сказал: «выдрал». Как можно выдрать Татьяну, подумайте⁈
— И вправду, непростая задача. Но похитить её, как выяснилось, очень даже можно.
Вдалеке застрекотал енот.
— Да погоди ты! — взмахнул я рукой. — Значит, он похитил Татьяну, верно, когда она пришла его навестить… — (Тут необходимо оговориться, что Танька статую навещала каждый день, читала вслух разрешённые законом книжки и вообще заботилась всяческим образом. Потому что почувствовала в статуе родственную душу. Обычно навещала утром, перед занятиями, так как вечера у неё были заняты репетиторством с Даринкой, иногда — сразу после занятий). — Утащив невесть куда её, статуя отправилась в ботанический сад… Ах ты ж боже мой! Порфирий Петрович был тысячу раз прав: хочешь выследить статую — нужно думать, как статуя!
— Вы о чём-то догадались, Александр Николаевич? — спросила Лапшина.
— Ну конечно! Он собирает гарем. Странно, что начал только сейчас. Полина, держи зелье наготове.
— Зелье? Какое зелье? — спросил Аляльев.
— Да сварили тут кое-чего. Собираемся расколдовать Барышникова.
— Вы хотите сказать, что сия дерзкая статуя — студент нашей академии? Аристократ?
— Ну да. Но это тайна.
— Прекрасно. Тайну я, разумеется, сохраню и окажу всё возможное содействие.
— Не сомневался в вас!
— Но как только он будет расколдован, я его вызову.
— Что-о-о⁈ — возмутилась Лапшина. — Вы не имеете права! Это незаконно! И вообще, после расколдования наши с ним души окажутся связанными. Убив его, вы обречёте меня на вечные страдания.
— Мне заранее очень жаль, госпожа…
— Лапшина.
— Мне жаль, госпожа Лапшина, но речь идёт о чести дамы.
— Да бог бы с ней, с честью, — вздохнул я. — Речь о жизни идёт.
Взвизгнул в нетерпении, подтверждая мои слова, енот.
Путь был неблизким, но фамильяр пёр уверенно. Впрочем, даже без него всё было понятно. Лес становился всё гуще, и признаков прущей напролом статуи виднелось всё больше. Фактически мы двигались по просеке из растоптанных кустов и поваленных местами деревьев. Минут через двадцать после объединения с Аляльевым я задумался, что, может быть, поступаю неблагоразумно, что следовало бы заручиться поддержкой Серебрякова, а то и вовсе собрать целую команду. Но ведь это время. А мало ли что статуя сделает за это время с Танькой. Собственно, той и одного подзатыльника может хватить. И чего этот Барышников так взбесился опять? Может, фазы луны…
А дорога меж тем пошла в гору. Полина принялась задыхаться, да и всем было нелегко, кроме енота. Впрочем, тот нёс на душе тяжкий груз трусости, ещё неизвестно, кому хуже.
— Кажется, я вижу цель нашего путешествия, — пропыхтел Аляльев.
Я тоже видел. Дыру в земле, назвать которую пещерой было бы слишком пафосно, а норой — чересчур унизительно. Навскидку, войти туда можно было бы не нагибаясь. Может, и вправду пещера, бог его знает, что там внутри.
Мы все остановились перед мрачным тёмным отверстием, не испытывая ни малейшего желания забираться внутрь. Оттуда веяло могильным холодом и недружелюбием.
— Придётся идти, — сказал Аляльев, не двинувшись при этом с места.
— Нет, — сказал я. — На его территории битвы не будет. Мы поступим умнее. Выманим его.
— Но как⁈
— Хочешь манипулировать каменной статуей — думай, как каменная статуя. Я, конечно, предпочитаю другие жанры, но основные клише помню. Госпожа Лапшина, лягте вот сюда и для достоверности расстегните на пальто хотя бы одну пуговицу. Да, вот так. Теперь сделайте безумно-испуганное лицо… Вот, держите это выражение, вы чрезвычайно талантливая актриса!
* * *
Тем временем находящаяся в глубине пещеры Татьяна пришла в себя от потери сознания и немедленно услышала рядом с собой томный женский вдох.
— Кто здесь? — спросила она. — И где «здесь»?..
— Люби меня, люби! — откликнулся женский голос.
Татьяна отнеслась к предложению с большой долей настороженности. Будучи девушкой честной и ответственной, она не хотела никого любить до замужества. Тем более в такой мрачной холодине. Тем более когда просят вот таким голосом.
И всё же, она сознавала многозначность слова «любовь». В её рыжую голову закралась мысль: а что если речь идёт о любви к Родине? В таком случае, прежде чем давать категорический отказ, надо оценить ситуацию в целом.
Подумав так, она зажгла огонёк и немедленно об этом пожалела. Огонёк погас.
Татьяна была осведомлена о вопросах пола, так что увиденное было ей, в целом, понятно на уровне разума, однако сердце отказывалось принять эту ужасающую сцену. Следом за ним возмутился и разум.
— Как вам не стыдно, господин Барышников! Я полагала в вас такую ранимую и тонко чувствующую душу, тоскующую по истинной любви, а вы… С деревом…
— Сама бревно! — сварливо откликнулась Ольга. — Этих тонко чувствующих и ранимых с цветочками и стишочками вокруг столько, что яблоку негде упасть. А вот нормальных мужиков, которые тебя с корнями выдерут, унесут за тридевять земель и…
Закончить мысль дереву помешал дикий визг откуда-то издалека.
— Продолжай, милый, нас это всё не касается, — встревожилось дерево.
Но визг повторился, а потом обратился в слова, и Татьяна узнала голос Лапшиной:
— Спасите! Меня пытается изнасиловать группа лиц по преп… Как⁈ По предварительному сговору! Я беспомощна и вопию!
Грохот удаляющихся каменных шагов и ольгин стон разочарования убедили Татьяну, что уже таки можно зажечь огонёк и осмотреться. Она зажгла. И осмотрелась. И сказала: «Ого-о-о…»
В то же самое время мы с Аляльевым ползали вокруг лежащей на лапнике Полины и пытались изобразить насильственные действия сексуального характера, не выходя в то же время за рамки приличия. Это было очень трудно, но мы не боялись трудностей. Стёпа встал на колени у ног Полины и, покраснев, смотрел в сторону. Я же присел со стороны головы и держал девушку за руки.
— Бежит, — сказал я, услышав каменные шаги. — Госпожа