Господин Аляльев повёл себя как настоящий джентльмен. Он помнил, что его возлюбленная лежит в сырой пещере и вопиет о спасении. Но он также принял во внимание сопутствующие факторы, а именно: его возлюбленная — дерево; она ему изменила пусть не по своей воле, но с полной самоотдачей и искренней радостью не знающего морали магического существа; госпожа Лапшина от пережитых волнений лишилась чувств и упала наземь. В свете всего этого Аляльев взвалил на свои хрупкие плечи даму, которая была года на три его старше, и, пошатываясь, двинулся в сторону академии. Решение было не вполне зрелым, мудрее было бы сбегать за мной. Но Аляльев после объяснил, что не хотел оставлять беспомощную Полину там, где её легко может отыскать неадекватный Барышников. Принято. Тащить её в гору показалось слишком тяжело — понято. Ждать меня и кричать «ау» слишком жутко, ибо на «ау» мог выскочить неадекватный Барышников, опередивший Аляльева в магическом развитии на упомянутые три года. Выхода не было, Стёпа решил перехитрить соперника и пошёл в академию.
Что характерно, дошёл, правда, потом неделю не вставал с постели и мрачно слал во все стороны друзей, предлагающих организовать ему целителей.
В свою очередь мы с Татьяной до сумерек аукали по лесу, недоумевая, куда все делись, и испытывая беспокойство. В сумерках нашли Барышникова, который упал в овраг, сломал ногу и издавал маловразумительные звуки неудовольствия. В ответ на наши попытки оказать ему разумную помощь он воздвиг между нами каменную стену (буквально), заплакал и попытался покончить жизнь самосожжением. Пришлось обратиться к помощи Диль, которая потушила Барышникова, тюкнула его по затылку и взвалила на плечи бесчувственное тело. Дотащила до города, где мы его и сдали от греха в больничку.
Как выяснилось, проспавшись, Барышников лучше себя не почувствовал. Матерился на французском наречии, швырялся предметами и норовил сбежать. Что быстро привело его в соответствующее лечебное заведение для слабоадекватных магов. Бывает и такое, да.
Тут-то на сцену и вышел Вадим Игоревич Серебряков. Он заявился в скорбный дом, минут двадцать поговорил с Барышниковым, побледнел и выбежал прочь. После чего привёл меня в клуб «Зелёная лампа».
— Господин Барышников не безумен, он одержим.
— Что, опять⁈ Вадим Игоревич, сюжет рискует стать однообразным.
— Совершенно напротив, он углубляется. Выслушайте же до конца. Скажите, вам известно имя Эжена Дескобара?
Я пожал плечами, чем доставил Серебрякову удовольствие.
* * *
Эжен Дескобар был знаменитым деятелем андеграундного искусства на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Обладая харизмой и подвешенным языком, он основал нечто вроде банка и убеждал доверчивую парижскую аристократию давать ему деньги под огромные проценты. Поначалу всё шло хорошо, но затем Дескобар приступил ко второму пункту своего грандиозного плана: встал на лыжи. Лыжня привела его в Российскую империю. Почему именно сюда — понять сложно. Разгневанная Франция присылала требования выдать злодея, наши чиновники разводили руками. Границу Дескобар пересёк чин-чином, пока спохватиться не успели, а затем след его затерялся. Существовало мнение, что здесь его ждали сообщники.
На этом закончилась официальная история и началась история, рассказанная Барышниковым. С его слов, господин Дескобар, укрывшись в Сибири, не сумел реализовать свой потенциал, да к тому же поссорился с подельниками. Подельники захотели посадить дерзкого авантюриста на ножи и забрать деньги. Дескобар придерживался иных взглядов. Всё своё золото он спрятал в пещере и заговорил сундук. Затем он с радостью рассказал подельникам, где устроил тайник. Дескобар немного не досчитал ходы. Подельники сначала его зарезали, а уже потом нашли сундук и легли возле него в количестве четырёх скелетов.
Дескобар же на этом не успокоился. Он не пошёл в иные миры, а остался где-то тут переживать за непосильным трудом нажитое богатство. В какой-то момент (дух понимает время весьма условно) представилась оказия, и он вселился в чьё-то тело. Тело от неожиданности брякнулось с лошади и повредило голову, что не пошло мошеннику на пользу. Потом, после неудачного медицинского вмешательства, дух переселился в Серебрякова, где попал в ловушку. Будучи изгнанным окончательно, закрепился в качестве полтергейста в библиотеке. Когда его попёрли и оттуда, он обрушился на каменную статую, где вообще ничего не понял, да к тому же вступил в странный союз с господином Барышниковым, к которому как раз пришла Татьяна…
Несчастная статуя, у которой и так было не всё в порядке с адекватностью, поплыла окончательно. Движимая инстинктами, обрывками памяти и неудовлетворёнными амбициями, она схватила симпатичную Татьяну и спрятала рядом с сундуком. Затем вспомнила о другой своей пассии, более склонной к случайным связям, и похитила дерево, полагая что Татьяна вскоре тоже одумается и перестанет симулировать бессознательность. Ну а потом пришли мы, Барышников расколдовался, центр тяжести у него в голове вновь сменился и менталочка не выдержала.
— Нарочно не придумаешь, — прокомментировал я. — Лучше бы в Мексику сбежал…
— Ваша правда, Александр Николаевич. Теперь мы, наконец, можем с этим негодяем покончить и получить уважение на международном уровне. Вы со мной?
— Жизнь и ментальное здоровье моего студента стоят на кону. Естественно!
Но не успели мы сдвинуть фужеры с виноградным соком, как в дверь поскреблись.
— В чём же дело⁈ — с досадой воскликнул Серебряков.
В приоткрывшуюся дверь просунулся официант и сказал:
— Тысяча извинений, господа, но тут пришёл господин Грибков и очень желает поприветствовать господина Соровского. Не прикажете ему войти?
Глава 55
Только не в Российской империи
Господин Грибков… Фамилия показалась знакомой, однако у меня за последние полтора-два месяца столько имён и лиц перед глазами и между ушами пронеслось, что хоть картотеку заводи правда, как Фёдор Игнатьевич.
Серебряков быстро что-то обдумал, наклонился ко мне через стол и сказал негромко:
— Весьма высокопоставленный человек, дружба с которым крайне полезна. Я бы пустил, особенно в свете того, что основные предметы нашей беседы окончены.
— Пусть войдёт, — кивнул я официанту.
Официант исчез, а вместо него нарисовался улыбающийся во всю круглую физиономию и вправду знакомый человек в круглых очках.
— Александр Николаевич! Вот знал, понимаете ли, знал, что судьба сведёт ещё! Очень уж мне ваша манера приглянулась.
— Яков Онлифансович! — изобразил я улыбку и встал, чтобы пожать руку одноклубнику. — Взаимно приятно!
— Как это вы забавно запомнили… Олифантьевич я! Олифантьевич. Согласен, язык сломаешь. А я пришёл, спросил последние известия, мне и