Этикет… Этикет — тоже штука важная. Вилки в левый карман, ложки — в правый… Надо прокачать, а то будут смотреть, как на быдло из деревни. Слава богу, в этом мире всякие такие вещи очень похожи на те, что у нас.
Вообще, этот мир, как я понял, в принципе был идентичен нашему, но история в какой-то момент пошла… немного странно.
В мире на серьёзных щах существовала магия и, как следствие, маги. Не просто деревенские колдуны, нет, хотя и таких хватало. Маг по определению был аристократом и, так или иначе, входил в какой-нибудь древний род.
Как следствие, маги миром и рулили. Ну, той частью мира, в которую меня занесло, понятное дело. Про другие части я ничего не знал как раз потому, что рулили маги. Технологии трепыхались где-то в районе девятнадцатого века, и всем, в целом, было норм. Наука развивалась где-то далеко и неинтересно, смотрели на это дело, как на развлечение для черни. Соответственно, ни телевизора, ни интернета. А газету господин ректор выписывал только местную. У него и так голова была забита, чтоб ещё и на мир в целом поглядывать.
Ну ладно, буду честным. Если бы мне хоть чуть-чуть было интересно, как там всё крутится — я бы узнал. Поспрашивал бы, уговорил выписать другую газету и так далее, и тому подобное.
Но мне было так же плевать на Англию и Америку в этом мире, как было плевать на них в моём мире. Пожалуй, в этом — даже больше. Потому что они не снимали кино. Ну или, по крайней мере, смотреть это кино было не на чем.
Я полистал «Введение», открыл на середине «Этикет». Оставил обе книги открытыми, чтобы создать видимость усиленных занятий, сам же развернулся к окну и закинул ноги на подоконник.
За окном было небо и было хорошо. А я вот загрустил…
Это ж ведь не на пару недель занятие — учителем поработать. Нет, Саня, это тебе теперь кабала на всю оставшуюся жизнь. Фёдор Игнатьевич всё правильно говорит. Помрёт он однажды, Танька замуж выйдет. И останусь я с голой задницей… Конечно, можно их заложить хоть сейчас. Тогда обо мне, гипотетически, как-то позаботятся.
Но, во-первых, в стукачах я отродясь не ходил, а во-вторых — сильно сомневаюсь, что в рамках «заботы» меня увезут дальше ближайшей рощицы. Где прикопают, перекрестят место и объявят, что загадочная иномирная зверушка вернулась домой.
Хочешь не хочешь, нужно как-то зацепляться за этот мир. Трудоустраиваться. О жилье думать. Такое всякое.
Ладно, чего уж. Будем считать, что у меня был отпуск. Санаторий с полным содержанием. Я хорошо отоспался, отлично питался, состоял в книжном клубе из двух человек…
Впрочем, не всё было так радужно. К примеру, на вторую ночь меня пытались убить.
Выглядело это так. Я проснулся от скрипа двери и с интересом следил взглядом за шаркающей ногами тёмной фигурой. Фигура подошла к кровати, немного подумала и начала душить подушкой, которую принесла с собой.
Поскольку я, как обычно, спал на боку, меня это озадачило и заинтриговало. По кряхтению я узнал Дармидонта и лежал смирно, чтобы не напугать старика. А он долго толкал меня подушкой в ухо, прежде чем успокоился и ушаркал прочь.
Подушку с собой забрал. Чёрт её знает, то ли сжёг потом, то ли спать на ней дальше планировал. Если второе — кремень мужик, уважение. Я же немного порефлексировал по этому поводу, потом зевнул и уснул. Не полицию же вызывать. Без телефона дело это долгое, муторное, да и лень.
Фёдор Игнатьевич, надо полагать, заглянул под утро и увидел, что в постели лежит труп меня. Дальше он не пошёл — побоялся или побрезговал. Спустился вниз.
Спустился вскоре и я, к завтраку.
— Очень жаль, — услышал я тихий и скорбный голос Фёдора Игнатьевича. — Наверное, наш воздух оказался ему непригоден. Мне всю ночь казалось, что он кашляет… Не расстраивайся, родная, это к лучшему, право же, к лучшему…
Татьяна рыдала, сидя за столом. Фёдор Игнатьевич гладил её по голове. Дармидонт стоял у камина со сложным и трудноистолковываемым выражением лица.
— Доброе утро, — сказал я, входя в кухню.
Танька подскочила до потолка с диким визгом. Потом посмотрела на меня, на выпучившего глаза Дармидонта и — на побледневшего папу. Который смотрел на Дармидонта очень тяжёлым взглядом.
— Я всё могу объяснить! — вскочил Фёдор Игнатьевич, осознав, что взгляд дочери, устремлённый на него, превратился в остро отточенный кинжал.
Ну и разнос она ему устроила. Даже не думал, что пожилой мужик может так интенсивно убегать от такой соплюхи. Она в него две тарелки бросила, а потом с полотенцем гонялась. Дармидонт тем временем накрыл на стол, и я приступил к завтраку.
Дармидонт мне, вообще, нравился. Хороший мужик такой, совершенно невозмутимый. Только дверь я с тех пор начал запирать на ночь. Мало ли. Дружба, как говорится, дружбой, но сало лучше перепрятать.
Тук-тук.
Я сбросил ноги с подоконника, встал.
— Кто там?
Да, не только на ночь. Я дверь всегда теперь закрывал. Ибо ценил своё личное пространство.
— Отпирай! — послышался сдавленный голос снаружи. — Мне тяжело!
— Психологически? — уточнил я.
— Физиологически!
— Хм…
Открыл, посторонился. В комнату вошла гора книг с ногами Татьяны. По памяти добралась до стола и с грохотом обрушилась на него.
— Ты издеваешься⁈ — воскликнул я.
— Уф! — Танька потрясла руками. — История России и мира, философия магии, хрестоматия классической литературы, латинская грамматика…
— Зачем⁈
— Преподаватель обязан знать латынь! В академии этому учат с первых дней. Debes, ergo potes!
— Morituri te salutant, — буркнул я.
Курс латинского у нас в универе был. Осталась в памяти пара мемасиков.
— Ха-ха, — оценила Татьяна. — Приступай к штудиям. Через неделю — экзамен.
И усвистала восвояси, весьма довольная собой.
Глава 3
Теория без дара и легенда о Светлане
Универ я закончил не так давно. Ещё не перестал нервно вздрагивать со второй половины августа. Рефлексы… Просыпаешься, бывало, среди ночи с мыслью, что утром на занятия, а у меня ещё конь не валялся. А потом вспоминаешь, что учёба-то — всё. И так на душе хорошо сразу, так благостно, что аж слёзы из глаз.
Ну и каково теперь снова засесть за учебники?
Тяжко…
Организм отторгал