— Да только он, похоже, воспользовался правом хранить молчание. Придётся самим отдуваться.
— С чердака началось, — внесла некоторую ясность женщина. — А откуда там взялось — ведать не ведаю.
— Конюшни тоже загорелись, — буркнул мальчишка. — Я коней выпустить успел.
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля! — пела девочка, в такт пиная ящик.
В лице у неё было столько хитрости, что я поёжился. Отвёл взгляд и стал думать, может ли ребёнок быстро и целенаправленно переместиться с конюшни на чердак, а потом куда-то в безопасное и неподозрительное место. По всему выходило, что может, но зачем — то загадка. Пока что я не чувствовал никакого профита. Впрочем, я человек немолодой, мышление у меня заштампованное. Во всём профит ищу. А девочка, может, просто любит искусство пиромантии. Ну или вообще я, как вариант, нахожу связи там, где их и не предполагалось.
А пока я раздумывал над малолетней поджигательницей, которая даже мордашкой напоминала девочку с известной фотографии, Вадим Игоревич взял за рога непосредственно быка, то есть, бывшего станционного смотрителя.
— Скажи-ка мне, дорогой друг, ты меня помнишь?
Мужчина понурил голову и забормотал невнятицу.
— Толком отвечай! Останавливался я у тебя в августе?
— То по-всякому могло быть. Мы — люди маленькие. Какой!
— Да чего ж ты юлишь-то?
— Ну правда, Кузьма, ты отвечай, коли барин спрашивает! — возмутилась и женщина и тут же сама взяла на себя труд ответить: — Были, господин, помню я вас очень хорошо. Коляску взяли с двумя лошадьми, уехали — и поминай как звали.
— Что это значит? — нахмурился Серебряков.
— Вот только сейчас вас и увидели. А коней так и вовсе никогда.
Женщина говорила с некоторым вызовом, чего Серебряков категорически не заметил. Его интересовала другая сторона дела. Он посмотрел на меня и тихонько качнул головой — мол, даже этого не помню.
— А ехал-то куда — не говорил?
— Так всё туда же — в Бирюльку!
— А полицейские агенты были? Двое?
— Как не быть — были.
— А…
— И эти в Бирюльку!
Все дороги вели в Бирюльку. Я тихонечко вздохнул.
* * *
К тому времени как мы въехали в деревню, уже основательно стемнело, а я был готов на уголовные преступления. Кузьма всю дорогу бессвязно бормотал глупости, супруга его то и дело одёргивала, а девчонка продолжала пинать ящик и напевать, весьма довольная собой. Иногда, впрочем, она меняла пластинку и принималась хныкать, что, мол, устала и хочет кушать.
— Бирюлька! — воскликнул наконец водитель.
И в возгласе этом изумления было гораздо больше, нежели чего-то иного.
Я высунул голову в доступное мне окно, и у меня отвисла челюсть.
— В рот мне клубень, — выдал я максимум, что мог позволить себе при женщинах, детях и аристократах.
Деревня не спала. Она вся, в количестве человек пятидесяти, бурно отмечала какой-то летний праздник. Да, я помню, что на дворе, вообще-то, промозглая белодолская осень, но праздник, тем не менее, был летним, если судить по нарядам танцующих, скачущих, бегающих людей. Наряды состояли из венков, сплетённых из веток деревьев, ими и ограничивались. Некоторые вовсе плясали голыми.
Мы вышли из дилижанса и долго молча смотрели на большой костёр, вздымающийся выше гипотетических деревьев, вокруг которого происходили игрища, слушали крики, визги и смех.
— Ну, что-то проясняется, — заметил я, имея в виду нестандартный вид Вадима Игоревича, когда он образовался в академии, впечатлив до потери сознания помощницу библиотекаря.
— Эк они… Чего ж так сразу. Кум! — заорал Кузьма. — Кум, ты чего творишь?
От толпы отделился худощавый мужик возраста Кузьмы и поскакал к нам. Натурально поскакал, как кенгуру, прыгая чуть ли не на высоту своего роста.
Зрелище, учитывая дресс-код мероприятия, было такое себе. Да и вообще сцена была практически полностью лишена эротического очарования. Юных прекрасных дам наблюдалось от силы три штуки, и те выглядели замусоленными.
— Кузьма! — заорал кум, доскакав до нас. — Хорошо, что приехал. Айда с нами!
Жена Кузьмы была занята тем, что пыталась закрыть дочке глаза ладонью. Та хныкала и вырывалась.
— Кум, чего тут у вас такое деется-то? — продолжал недоумевать Кузьма.
— Вестимо — празднуем.
— Что ж за праздник — телешом скакать? Не по Христу!
— А человеку ничего больше и не нужно!
— Даринка кушать просит…
— Танцуй, Даринка!
— У меня дело всей жизни сгорело.
— Пляши, Кузьма!
И безымянный кум всё тем же манером ускакал обратно к костру.
Вадим Игоревич посмотрел на меня.
— Что? — откликнулся я. — Пока я тут жил, всё было совершенно иначе!
Наверное. Я исходил из того, что и почтовый кучер, и Кузьма, и всё его семейство выглядели одинаково обалдевшими от увиденного. Следовательно, обычно тут всё выглядит как-то не так.
— Перепились, что ли, черти? — буркнул Серебряков. — Александр Николаевич, вы что-то предпримете? Это ведь ваша деревня!
Кгхм… Ну, в некотором смысле, да. Правда, этот нюанс в полной мере осознался мною лишь сейчас. Деревня в действительности не числилась моей, да и не могла, но тут были мои земли. Однако крепостное право отменили полтора столетия назад, все крестьяне получили наделы и работать на барской земле были не обязаны, равно как и платить мне что-либо. Нужно было, будь у меня желание, строить бизнес-систему с нуля. Вкладывать деньги, чтобы потом получать больше. Сеять, жать, нанимая работников. Следить, чтобы не попортили и не поворовали. Развивать, давить частные хозяйства, делать их невыгодными, разорять, усугублять. В общем, заниматься гуманной капиталистической деятельностью.
Крестьяне «моими» ни с какого бока не были, это Серебряков по инерции так говорил. Инерция у аристократов была могучей. Они хоть и отпустили крестьян формально, в глубине души ответственности с себя не сложили.
Я двинулся к костру с криком: «Кто тут старший⁈»
Ко мне подскочил еще один увенчанный «вороньим гнездом» дядька с безумными глазами.
— Архип! Я!
— Архип, мне лошадей накормить-напоить надо и шестерым людям на ночлег разместиться, распорядись, а то сами разберёмся — не обрадуешься.
— Пляши, барин!
— Да ну, у меня ни слуха, ни голоса. Давай спою лучше, а ты записывай, потом внукам показывать будешь.
Замер Архип. В глазах замелькали обрывки мыслей, как у Фёдора Игнатьевича. Натренировался я на нём, теперь нигде не пропаду.
Выбитый из колеи Архип, за неимением лучшего варианта, частично пришёл в себя.
— Так, это, барин… Какой дом вам заблагорассудится — тот и занимайте.
— Всем ли хозяевам удобно такое твоё решение, Архип?
— Да на что нам те дома!
— Ну, добро, веди, показывай, какой дом нам заблагорассудится.
Выбить Архипа из колеи было так же просто, как отобрать конфетку у ребенка. Он опять заморгал, обмозговывая ситуацию, и, буркнув что-то,