— Это тебя, что ли, — прошипел в бессильном гневе Дмитриев, — с четырьмя академическими часами в неделю?
— Да Господь с вами. Уж кто-кто, а я всегда готов отвлечься от работы. Это я за охранников наших переживаю.
— Вот как! За охранников переживает, горничную жалеет. Прямо всех пожалел!
— Не всех, Порфирий Петрович. На всех жалка не хватит. Да и не жалость то — а понимание и сочувствие. А жалко мне только вас. Потому что обозлились вы на меня, и вас это убьёт.
— Угрожаешь⁈
— На себя злиться надо. И себя побеждать, чтобы снова человеком стать. А когда в постороннем человеке своё отражение видишь — труба дело.
Тут Дмитриев странным образом замолчал, как будто задумался. А потом так же молча, не прощаясь, вышел.
— Охо-хонюшки, — вздохнул я. — Это ж стресс-то какой. Теперь до работы ли? Нет, конечно, какая там работа…
И я отправился разыскивать Анну Савельевну Кунгурцеву.
К великому сожалению, она оказалась на занятии, да и вообще расписание у неё было каким-то гипернасыщенным. Но когда рабочий день завершился, мы пошли к ней домой. Как это было у нас заведено — разными путями, чтобы не давать пищи кривотолкам. И великолепно провели время. Отдали должное и столовой, и гостиной, и спальне. Из последней я вышел уже заполночь.
— А вставать в такую рань, — вздохнула Кунгурцева, провожая меня. — Ах, если бы можно было растягивать мгновения в часы…
— Увы, возлюбленная моя Анна Савельевна, хрономагия — миф, так и не нашедший никаких подтверждений.
— Если бы и существовал такой дар, вряд ли бы хрономагов обучали вместе со всеми.
— Ваша правда. Однако не будем углубляться в теории заговора, стоя на пороге. До новой встречи!
— До завтра!
Мы поцеловались, и я вышел на улицу, нахлобучив шляпу и раскрыв зонт.
Добрался до дома без приключений. Ещё с улицы отметил, что в окнах гостиной светло. Ёкнуло сердце — неспроста. Вроде бы никаких таких гостей поздних сегодня не планировалось. Танька засиделась? Вряд ли, она бы в библиотеке, наверху торчала. Впрочем, чего гадать — пойду да посмотрю сам.
Пока заходил, несмотря на решимость, успел понадумать всякого. И Порфирия Петровича, забурившегося с очередным пафосным экспромтом; и слёгшего с сердцем Фёдора Игнатьевича; и внезапно примчавшегося делать предложение Серебрякова… Но реальность посрамила всё.
— Дядя Саша!
Девчушка, сидевшая у камина, увидев меня, спрыгнула с кресла и побежала обниматься. Я в полной растерянности обхватил руками маленькую поджигательницу и обратил вопросительный взор на застывших по разные стороны от опустевшего кресла хозяев дома.
— Вот, пришла, извольте видеть, — пробормотал Фёдор Игнатьевич.
Татьяна же к этому ничего не добавила, но лицом и позой выразила полное согласие. Она тоже была ошеломлена.
— Ты с родителями? — отстранил я от себя Даринку.
— Нет! Сбёгла.
— Вот молодец-то! А как дом нашла?
— Так людей спрашивала на улице. Вас всякий знает. Долго шла. Устала… Вот!
Дарина продемонстрировала мне босую ногу с мозолью на большом пальце.
— Дарина, при дяде Саше босиком нельзя! — воскликнула Танька.
— Да уймись ты, детям можно всё, — отмахнулся я. — Тьфу на тебя вовсе, Танька! Вот где надо бы так быстро соображала.
— Это где же я как не надо медленно соображаю⁈
— То я для красного словца ляпнул, не сердись, услада сердца моего. Дарина, ты чего прибежала-то? Обидел кто? Случилось что? Накормили хоть ребёнка?
— Да не успели, вот, только зашла, растерялись… — промямлил Фёдор Игнатьевич.
— Растеряшки какие. Дитё полдня по незнакомому городу пешком идёт, а они теряются. Танька, ну, сделай что-нибудь, ты же женщина!
— Что сделать… Дармидонт уже спит.
— Вот когда тебе надо ночной дожор устроить — так никакой спящий Дармидонт не страшен. Посмотри в кухне!
Танька улетучилась, окатив меня напоследок пылающим взглядом. А я вновь посмотрел на Дарину.
— Итак, юная леди?
— Дядя Саша, я хочу быть магом!
— Понимаю тебя всецело, солнце моё, но магом для начала нужно родиться.
— И вовсе не обязательно! Меня единорог превратил.
— Во что?
— Во мага!
— Александр, я боюсь, что это правда, — вмешался Фёдор Игнатьевич. — Эм… девочка! Покажи то, что показывала нам.
— Смотри!
Даринка отбежала от меня к камину и взмахнула руками с криком: «Ф-ф-фу-у-у-х-х-х!»
Этот самый «фух» огонь и исполнил. Полыхнуло так, что Фёдор Игнатьевич шарахнулся. Похоже, раньше Дарина показывала