– А это не очевидно? Избавить вас от чувства вины.
– Вины?
Сон приоткрыл окно и выплеснул чай с остатками уже мертвых спор в сырую ночь.
– Этот мир был наш. Да, холодный и темный, но мы были счастливы в нем. Но потом пришли теплые космические ветра и растопили льды, дав нам небо и еще больше согрев океаны. Тут постаралось солнце, хотя я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что вы что-то сделали с ним. Процесс вздутия мантии был слишком быстротечным. Мы постепенно приспосабливались к незнакомому нам теплу, но вот небеса запылали. Вам было недостаточно воды, вам необходима была суша. Сотни астероидов, сбитые с курса, устремились сюда, и это было настоящим адом. Наш мирок разрывался на части, океаны закипали, волны высотой в километры закрывали небо. Шторма разрывали наши аморфные тела. Не уцелел почти никто, кроме наших глубоководных собратьев, не похожих на перламутровые купола. Эти крохи жили на огромных глубинах и пережили катастрофу. Но за ней пришла другая. Новые формы жизни, земные формы, выпущенные в океаны. Мы стали для них кормом и целью для охоты. Что вспомнить еще? Чудовищных размеров испарители, преобразующие атмосферу, шумы кораблей, отходы фабрик. Мы уже не в состоянии бороться за свой мир, только выживать в нем, хотя и это у нас удается плохо. Нам не нужен контакт, нам нужно спокойствие.
Он снова покосился на нож и вдруг откинулся на спинку кресла, расправив плечи.
– И все же я вижу некую справедливость. Большая часть ваших кораблей была разбросана и уничтожена солнечным штормом, большая часть знаний исчезла навсегда. Вы в той же ситуации, что и мы – горсточка прикованных к океану и голым камням людей, пытающихся выжить и ждущих неизбежного прихода жара солнца. Ирония. Но я говорю это не со злорадством, а с сочувствием. Вы не должны винить себя. То человечество, сделавшее плохие вещи с Солнцем, своей родной планетой и моим миром тоже – его больше нет. Вы лишь походи на них внешне, как мои глубоководные предки были похожи на живые купола мелководий. Но мне не за что вас ненавидеть.
– Вы не хотите даже извинений? – спросил я, но Сон не сказал больше ни слова. Он поднялся и застегнул плащ. Некоторое время я слышал его шаги внизу на лестнице, затем хлопнула дверь.
***
Последние дни моей работы на маяке стоял удивительный для этих мест штиль. Море лежало за рубиновыми скалами тяжелым прозрачным стеклом, в глубине которого застыли мальки, веточки водорослей и мелкие крупицы ила. Над морем висело такое же прозрачное небо.
Марк молча протянул мне конверт и поднял воротник, спасаясь от вездесущей сырости.
– Я договорился с конкордийской инспекцией. Еще пару дней ты можешь пожить здесь. Оборудование уже вывезли, а опечатать здание они могут и перед отбытием, совершенно необязательно делать это сейчас.
Я кивнул.
– Да, это было бы очень кстати. В четверг отправлюсь паромом на материк.
Мы помолчали. Я осмотрелся. Отсюда снизу остров выглядел удручающе – низкие безвкусные постройки, серость камня и островки мха. Только красноватые скалы, прозванные рубиновыми, немного украшали пейзаж.
– Я видел странного человека, – сказал я.
– Догадываюсь, о ком вы. Они дружили много лет. С тех пор еще, как познакомились на опреснительной фабрике. Химия съела его товарища быстрее, чем хозяева поняли, что не со всякой дрянью можно работать без защитных масок. Так что маяк был ему и новой работой, и лазаретом. Приятель заглядывал к нему почти каждый день, но, видимо, любопытство или одиночество привело его и к вам, когда друг и собеседник отправился к праотцам. Да и ему самому осталось не так много, несмотря на меры предосторожности. Не даром же фабрику закрыли, – Марк высморкался в скомканный платок и убрал его в карман. – Что бы там ни использовалось в этих чанах, оно губило кости, кровь и это, – он постучал себя пальцем по виску. – Медленно сходить с ума и ощущать это…
Марк замолчал. Я тоже. Набежал легкий ветерок, пошевелив холсты одиночек-художников на плоском берегу. Кто-то погнался за сорванной с головы шляпой.
– Вы можете навестить его, если хотите, – спохватился Марк. – Его дом в конце улицы, я могу показать.
– Нет, благодарю, – ответил я после недолгих раздумий.
Марк понимающе кивнул.
– Скажите, а где похоронен предыдущий смотритель?
Марк ткнул рукой в сторону маяка, туда, где оканчивалась ограда.
– Вы каждый день проходили неподалеку. Если хотите посмотреть, узнаете место сразу. Там огромные анемоны, крупнее всех, что я видел. Может, из-за химии или еще какой дряни. Но это лучшее, на что тут можно взглянуть, – он поморщился и втянул голову в плечи. – Пожалуй, что так.
Акролиф
Одна печать на ящике из старого мореного дерева явно была лишней. Отлитая из сургуча, она смотрела на меня четким оттиском герба и сообщала, что вскрыть контейнер можно только в присутствии окружного легария. Но, к счастью, мой маленький офис в подвале имперского музея искусств находился вдали от юрисдикции легариев, и нас разделял огромный теплый океан.
Помимо печатей, ящик ничем не выделялся среди груды таких же, составленных в углу, как приоткрытых или пустых, так и еще заколоченных. Их окружали облака пушистой соломы и заливал желтый свет, льющийся из окон высоко наверху, под самым потолком. Уже год прошел, а я никак не мог привыкнуть к местному климату. После холодных ветров и низких облаков северных архипелагов, южный материк казался куском янтаря в своей безмятежности и внутреннем тепле. Будто смотришь через те цветные стекла, из которых делают очки на Иланде: на севере сквозь ледяной синий кварц, глубокий, как воды океана, а здесь через легкомысленные оранжевые стеклышки, которыми любят щеголять столичные пришельцы – редкие гости приморских городов. Свет блестел в каждой пылинке из тех облаков, что поднимаются снова и снова, когда я берусь за новый ящик и открываю каталог.
Когда привезли новый контейнер, я дежурил у дверей офиса с раннего утра, а затем долго и ревниво наблюдал за разгрузкой. К счастью, такелажники привыкли к доставке экспонатов в музей и делали свою работу предельно хорошо. Я раскошелился на талер каждому, хотя они, возможно, предпочли бы континентальный франк.
– Что бы это ни было, оно обошлось нам в круглую сумму, – сказал хранитель, разглядывая ящик сквозь толстые очки. Он говорил так каждый раз на новую доставку, хотя в этот раз действительно был прав. Но каким бы скрягой ин ни казался и ни был, неладную подписал без лишних колебаний. Наш