— Ничего не принимаю. Бегаю по утрам, сплю нормально, не пью. Кстати, — я поднял бутылку воды, — обезвоживание память сильно убивает. Даже легкое — на пару процентов — уже снижает концентрацию и скорость мышления. Хотя б литр чистой воды в день, и соображать будешь быстрее.
— Ой, какое-то гониво.
Я пожал плечами:
— Это доказано кучей исследований. Сон, движение, обучение новому — вот три вещи, которые реально меняют мозг на уровне биохимии. Научно доказано, что у тех, кто ходит пешком и нормально спит, гиппокамп буквально меньше усыхает с возрастом. А кто учит новое — у тех появляются свежие нейронные связи. Причем в любом возрасте.
— Ну, раз так… — Светка улыбнулась. — Я так понимаю, сразу это не сработает?
— Ошибаешься. Сразу начнет работать. Сон — это вообще моментально: выспалась, и голова яснее. С ходьбой чуть медленнее, но тоже не месяцами — через пару дней уже чувствуешь, что мозг не буксует. А долгосрочный результат — это когда все вместе превращается в привычку. Можешь начать с мелочей: попробуй чистить зубы другой рукой.
— Ладно, уговорил. — Она махнула рукой. — Чистить так зубы я попробую. И остальное.
— О! — воскликнул я, вспомнив кое-что еще. — Есть еще одна рабочая фишка. Умывание холодной, а лучше ледяной водой, и на вдохе задержать дыхание секунд на десять. Это включает рефлекс ныряльщика, когда мозг воспринимает холод как сигнал к погружению и переключает нервную систему в режим усиленного контроля. Пульс немного падает, сосуды сужаются, и выбрасывается норадреналин — он как раз отвечает за ясность мышления и тонус внимания. В итоге голова проясняется, и мозг работает заметно собраннее.
Светка скептически фыркнула:
— Холодной водой… бр-р.
— Не заставляю. Но работает. Особенности организма. Некоторым после такого даже думать легче — как будто голову прочистили.
— А это… ну, бухлишко? — Светка кивнула на бутылку «Арарата» в пакете.
— Для отца, — напомнил я. — Сам третью неделю в рот не беру. И не собираюсь. Алкоголь бьет по гиппокампу напрямую, даже в умеренных дозах. Плюс давление повышает.
Светка помолчала, переваривая информацию.
— Ишь ты, — сказала она наконец. — А говорили, что ты совсем пропащий. А тут гляди — лекции даже читаешь.
— Бывает, что люди меняются, — пожал я плечами, забирая пакет, и усмехнулся. — Удачи с вязанием.
Дома Валера встретил меня возмущенным мявом — чувствовал, что намечается что-то неприятное. Когда я достал переноску, кот сделал хвост ершиком и попятился под диван.
— Даже не думай, — сказал я, опускаясь на колени. — Вылезай. На дачу едем. Там мыши, птички, свежий воздух. Все как ты любишь. Ромашек не обещаю, не сезон.
Валера смотрел на меня с выражением преданного, но глубоко оскорбленного существа.
Следующие пару минут я провел, выуживая его из-под дивана, получив в процессе две царапины на руке и одну на шее. Когда Валера наконец оказался в переноске, он издал такой протяжный вой, что Брыжжаки сверху постучали по батарее.
— Потерпи, — сказал я, закрывая решетчатую дверцу. — Пару часов, и будешь на свободе.
Валера не поверил, но смирился. А минут через двадцать впервые в своей двухмесячной жизни он ехал на машине.
Глава 11
Ранним ноябрьским утром, когда я добрался до двора родителей, Серегин отец возился возле машины, что-то там прилаживая на бардачок. Пристроив притихшего Валеру в переноске в машине, чтобы никуда не делся, я принялся ему помогать, придерживая инструменты.
Мы закрутили гайку, и я сказал, собираясь с духом:
— Слушай, отец, тут такое дело… В общем, я поеду только до вечера. Потом мне надо будет вернуться в город.
— Как это на один, Сережа? — расстроился тот, опуская ключ и с недоумением глядя на меня. — Мы же на ночную рыбалку собирались. И Викентий так ждал. У нас и лодка есть.
— Я не могу, надо вернуться, — повторил я, избегая прямого взгляда.
Отец расстроенно засопел и продолжил молча возиться у машины. Движения у него стали нервными, дергаными, выдавая обиду. Мне было неудобно, что я его расстроил, и не объяснишь же, что из-за свидания с Дианой. Поэтому я топтался поодаль и старался не отсвечивать.
Во двор вышла Вера Андреевна, близоруко посмотрела сперва на мужа, потом на меня, что-то там прикинула и спросила, сощурив глаза:
— Мальчики, что у вас уже случилось? Опять поругались?
Ответить я не успел, потому что Николай Семенович меня опередил.
— Сережка только на один день едет, — наябедничал он, обиженно поджав губы.
Вера Андреевна недоуменно и строго посмотрела на меня, нахмурившись. А потом еще и сдвинула брови.
— Мне в город вернуться надо, — пояснил я, пожимая плечами. — Дела.
Серегина мать посмотрела на меня еще раз и сказала категорическим голосом, не терпящим возражений:
— Поедем на двое суток! Тем более тебе не на чем будет возвращаться.
— Почему это? — вытаращился на нее я, не ожидая такого поворота. — Я у вас машину планировал взять. А вы потом с дядей Веней вернетесь. У меня очень важные дела просто, их нельзя отложить.
На самом деле я бы, конечно, мог не назначать Диане свидание на завтра и ехать в деревню на двое суток. Или даже сейчас позвонить ей, извиниться и перенести встречу. Она бы не обиделась, должна же понимать, что родители — это святое. Но, если честно, глубоко в душе я опасался, что просто не выдержу двое суток с чужими людьми, тем более преклонного возраста, в замкнутом пространстве одной дачки.
Но мать Сереги Епиходова знала его как облупленного и только усмехнулась, качнув головой и отрезав:
— Поедем на двое суток.
После чего развернулась и ушла обратно в дом, давая понять, что дискуссия окончена.
Я поначалу опешил от такого обращения. В прошлой жизни я привык к другому — к тому, что мое мнение учитывается. Но здесь и сейчас я был не заслуженным нейрохирургом Сергеем Николаевичем Епиходовым, а тридцатишестилетним оболтусом, который годами испытывал терпение родителей пьяными выходками, невыполненными обещаниями и скандальной репутацией. Поэтому я вздохнул и не стал спорить. Пока примем это за условие очередной задачи, решаемой в новых обстоятельствах.
А результат мне нужен конкретный: сформировать у родителей другое отношение к сыну. Дать им понять, что он уже взрослый и способен сам решать, принимать на