Во время путешествия он не чувствовал особой усталости, но, оказавшись ранним вечером в гостинице, мгновенно заснул и проспал до обеда следующего дня, да еще, после того как проснулся, долго валялся в кровати, ленясь встать и одеться. За дверью царила тишина, словно в гостинице больше никого не было, в окно светило жаркое южное солнце, и Александр, ворочаясь под одеялом, думал о том, что ему быстро наскучит в Тифлисе, поэтому лучше всего как можно скорее отправиться дальше. Однако отдохнуть хотя бы несколько дней в удобном гостиничном номере все-таки не мешает.
В конце концов Александр встал и собрался для начала немного пройтись по городу. Выйдя из гостиницы на залитую ослепительными солнечными лучами площадь, он невольно прищурился, но уже через полминуты привык к свету и с любопытством оглядывался по сторонам. Как всегда бывало на Кавказе в самое жаркое время дня, город казался вымершим. Кругом не было ни души, и лишь на противоположном краю площади Пушкин заметил идущую куда-то невысокую, скорее всего детскую, фигурку. Надо было свернуть на одну из узких и тенистых улочек, спрятаться там от палящего солнца и поискать трактир, где он смог бы не то позавтракать, не то пообедать.
Александр зашагал по площади, но внезапно заметил, что гулявший вдалеке мальчик идет прямо в его сторону. На левой руке у него висела тонкая пачка газет. Пушкин повернулся к мальчику и тоже заспешил к нему навстречу. Черноволосый и курчавый мальчишка приветственно взмахнул одной из газет, выкрикнул несколько слов по-грузински, а потом, увидев, что его не понимают, перешел на русский язык:
— Свежие новости! «Тифлисские ведомости»! Господин не желает?
Александр вручил ему мелкую монетку и двинулся дальше, обмахиваясь помятой газетой как веером. Наконец солнцепек сменился приятной прохладной тенью, а раскаленный булыжник под ногами — плотно утоптанной, но все-таки мягкой землей. Над дорогой нависали пышные ветки растущих за заборами фруктовых деревьев, и то тут, то там возле заборов валялись сморщившиеся на солнце, подгнившие и совсем свежие, только что упавшие с веток сливы и абрикосы. Молодая девушка, вышедшая из одного из дворов с маленькой корзинкой в руке, стала собирать недавно свалившиеся плоды, выбирая лишь самые лучшие и отбрасывая в сторону даже немного перезревшие или помявшиеся при падении. Но, заметив, что Пушкин на нее смотрит, тут же отвернулась и скрылась за калиткой, оставив на дороге пару крупных блестящих лиловых слив.
В другой раз Александр обязательно сочинил бы какую-нибудь романтическую историю в стихах об этой девушке, но теперь ему было не до этого. Другие женщины его больше не интересовали. Да и есть хотелось все сильнее, так что он ускорил шаг и стал еще внимательнее смотреть по сторонам, отыскивая духан или харчевню. Вскоре его поиски увенчались успехом.
Сидя за столом в ожидании, когда ему принесут еды и легкого молодого вина, Александр развернул купленную на площади газету. Он собирался только пробежаться по колонке последних новостей и не думал, что сможет прочитать там что-нибудь любопытное, однако первая попавшаяся ему на глаза заметка заставила его вздрогнуть от неожиданности. Ему показалось, что он ошибся, но, приглядевшись внимательнее, понял, что прочитал все верно. На газетном листе действительно было напечатано его имя — Александр Пушкин.
— Черт знает что… — изумленно пробормотал поэт и еще раз перечитал заметку, уверенный, что обознался или что речь в ней идет о ком-то другом с похожим именем. Но ошибки не было. Заметка гласила, что в Тифлисе остановился замечательный русский поэт, прибывший из Москвы, и что газета будет следить за его пребыванием в городе и держать читателей в курсе этого.
«Чего только о себе не узнаешь, я, оказывается, — знаменитый и замечательный! — посмеивался Пушкин про себя, попивая вино и отмахиваясь газетой от пытавшейся сесть на лежащую перед ним гроздь спелого черного винограда муху. — Теперь точно придется задержаться здесь на несколько дней. Надо же узнать, что еще обо мне напишут!»
Ему подали горячие лепешки, сыр и кудрявый изумрудно-лиловый пучок зелени, и проголодавшийся Александр отложил «Тифлисские ведомости» в сторону. Еда оказалась такой свежей и вкусной, что он решил и дальше приходить в этот духан, покупая предварительно газету и изучая ее за бокалом вина. Такое времяпрепровождение обещало быть очень приятным.
Через несколько дней Пушкин убедился, что не ошибся: жизнь в Тифлисе и правда приносила ему сплошные удовольствия. Жаркое время он проводил в гостиничном номере, а утром и вечером гулял по городу, наслаждаясь красивыми видами и сочиняя новые стихи. Завтракал и ужинал он в разных духанах и трактирах, но каждый раз неизменной «приправой» к заказанной им еде были местные газеты, в которых регулярно сообщались подробности его пребывания в Грузии. Александр читал заметки о себе со смехом и шутками, уверял трактирщиков, что журналисты безбожно преувеличивают важность его персоны, но в глубине души не мог не признаться себе, что такая слава ему нравилась. Правда, когда в одной из заметок он был совершенно серьезно назван гением, Пушкин долго не мог отделаться от чувства неловкости. Он даже обрадовался, когда в последующие дни рассказы о нем в «Тифлисских ведомостях» прекратились, и надеялся, что хроникеры нашли наконец другую интересную тему. Однако спустя еще несколько дней газета внезапно сообщила о его приближающемся тридцатилетием юбилее — в таких же выражениях, какими принято было описывать крупные праздники.
— Тоже мне, великое событие! — фыркнул будущий юбиляр. — Ладно бы еще, мне сто лет исполнялось, тогда действительно был бы повод всем об этом рассказать…
Как-то особо отмечать день рождения поэт не собирался, но теперь ему стало любопытно, что газета напишет об этом «великом событии», когда оно наступит. Вечером 26 мая он, как обычно, купил «Тифлисские ведомости» у уличного мальчишки-продавца и отправился в тот первый, особенно полюбившийся ему духан ужинать. Переступив порог, Александр начал высматривать свободное место и с неудовольствием обнаружил, что все столы уже заняты. Раздосадовано хмыкнув