Никто не пытался разогнать собравшуюся массу народа, лишь только прислали дополнительные патрульные наряды для соблюдения порядка. Но никто не шумел, все вели себя спокойно.
Люди хотели знать правду.
Когда ожидание стало практически невыносимым, одновременно заработали многочисленные громкоговорители на Красной Площади и каждый репродуктор во всей большой стране, и знакомый голос Левитана произнес:
— Товарищи! Экстренное сообщение! Сегодня наши доблестные разведчики совершили подвиг, переоценить значение которого попросту невозможно. Главный фашист, идейный вдохновитель Третьего Рейха, фюрер Германии — Адольф Гитлер был взят в плен и доставлен в Москву в руки советского правосудия! Мы с вами будем судить его, товарищи!
Толпа выдохнула, потом набрала воздух и рявкнула так, что стая ворон испуганно взлетела с кремлевских стен и унеслась прочь.
— А теперь главное — только что поступила информация, что в немецком генеральном штабе произошел переворот и новое командование Германии объявило о полной и безоговорочной капитуляции Советскому Союзу! — продолжал Левитан. Голос его просто звенел от напряжения и эмоций. — Это победа, товарищи! Мы победили! Ура!
— Ура!..
— Ура!..
— Ура!..
Люди вокруг обнимались, целовались. Кричали от восторга и радости, ликовали, плакали и смеялись от счастья.
А кто-то просто стоял и смотрел в вечернее небо, не веря, что все страшное уже позади, а впереди — чистое и светлое будущее.
Наше будущее!
— Иосиф Виссарионович, мы нашли танкиста! Точнее сказать, он сам нас нашел, — Берия чуть смущенно снял пенсне и протер стекла платком.
— Мне уже доложили, — голос Верховного был бесцветен. Это значило, что он в ярости. — Как такое возможно в принципе, сесть прямиком на Красной Площади? Хорошо хоть, не во дворе Кремля.
— Все виновные понесут наказание, но… — Берия замялся, — я бы ограничился строгим выговором, несмотря на столь явную недоработку.
— Выговором? — удивился Сталин. — Ты в своем уме? Да за такое расстрелять мало!
— Танкист этот, Буров — очень необычный человек. Я бы не удивился, если бы он незаметно прошел все посты и оказался не просто во дворе, а прямиком в этом кабинете. Я вам докладывал, что через командира партизанского отряда Медведева нам передали микропленку с фотографиями секретного оружия немцев. Так вот, пленка эта Медведеву попала из рук разведчика Кузнецова, а ему ее вручил наш Буров. Далее, несколько сотен человек, находившихся в концлагере Заксенхаузен, перешли линию фронта и на допросах сообщают, что человек с приметами Бурова лично убил Генриха Гиммлера, после чего поднял восстание, в результате которого лагерь был полностью уничтожен. Но и это не главное…
— Конечно, — гнев Верховного слегка утих, — по сравнению с пленением самого Адольфа, все прочее меркнет.
— Он совершил невозможное. Но я не об этом. Только что нам поступила секретная телефонограмма прямиком из Берлина. Полковник Штауффенберг совершил подрыв склада с порохом в замке Цигенберг в результате которого погибла практически вся верхушка немецкого командования, включая Герринга, Коха, Йодля и Кейтеля. После чего он умудрился улететь в Берлин, где активировал так называемый протокол «Валькирия». Вся власть теперь в руках заговорщиков. А помог в осуществлении подрыва никто иной, как Буров.
— Это не человек. Это сам дьявол!
— Иногда мне в голову приходят схожие мысли. Но мы ведь с вами читали его записки. Сегодня при нем был обнаружен еще один блокнот, с которым вы должны обязательно ознакомиться.
— Это не может подождать?
— Нет, — голос Лаврентия Павловича был на удивление уверен. — В связи с переходом власти в Германии, сменится и немецкая парадигма. Думаю, уже сегодня с нами начнут переговоры о капитуляции. Все кончено, Иосиф Виссарионович. Буров остановил войну.
Сталин долго молчал, крутя в руках пеньковую трубку. Но раскурить ее не пытался.
— Буров выжил?
— Его сумели откачать, — кивнул Берия, — но…
— Что с ним?
— У него частичная амнезия. Он не помнит ничего из того, что произошло с ним, начиная с декабря сорок второго года.
— Притворяется?
— Не думаю. Его проверила спецкомиссия и каждый из десяти профессоров подписал свое заключение. Он не симулянт, Буров на самом деле потерял память. И тот человек, коим он стал сейчас… — Лаврентий вновь замялся, — ментально обычный мальчишка. Он не способен на те деяния, которые совершил.
— Значит сущность, временно владевшая его телом, ушла?
— Полагаю, да. Сердечный приступ оказался катализатором. И теперь Буров вновь стал тем, кем был до своего внезапного возвышения.
— Что же, тем не менее, мы попытаемся вытащить из его памяти все, что в ней могло сохраниться. А после…
Берия молчал, ожидая решения. Он готов был подчиниться всему, что скажет Верховный.
— … А после мы достойно наградим его и проследим, чтобы дальнейшая карьера этого человека была успешной. Такими героями не разбрасываются! И даже если он потерял свою сверхличность, то есть шанс, что в любой момент сущность вернется обратно и вновь вступит с нами в контакт. Мы не должны упустить этот момент. Ты все понял, Лаврентий?
— Я прослежу за этим, Иосиф Виссарионович. У парня все будет хорошо!
Димка открыл глаза и уставился в свежепобеленный потолок. Голова слегка кружилась, но в целом сознание было ясным.
Вот только… что произошло и как он оказался в этой… больнице?
Последнее, что он помнил, — свою комнатушку в Челябинске. Тетка в тот вечер как обычно осталась на работе и он в очередной раз ночевал один.
А потом…
Темнота.
Он попытался было приподняться на кровати, но оказалось, что его тело перетянуто ремнями и пошевелиться нет никакой возможности. Руки тоже были крепко зафиксированы. Димка оказался в настоящей ловушке, из которой без чужой помощи не выбраться.
Но «помощь» в лице сурового доктора и маленькой медсестры была тут как тут.
Доктор без лишних слов посветил фонариком сначала в один глаз, потом во второй, послушал пульс, проверил давление, и спросил, жалуется ли пациент на что-либо?
Пациент ни на что не жаловался, пациент был полностью ошарашен происходящим.
Доктор ушел, а вместо него в палату зашли сразу трое человек в строгих костюмах с каменными лицами. Они начали задавать многочисленные вопросы на самые разные темы. Вот только Димка совершенно не знал, что должен отвечать.
Его спрашивали о странных вещах: о плене, о подбитом танке, о страшном концлагере, о подводной лодке и самолете, о Ленинграде и Берлине. Наконец, о Гитлере. Что он знал о Гитлере? Только то, что это страшный, злой человек — враг всего советского народа.
Потом, к счастью, вернулись к вопросам, на которые он хоть что-то мог ответить. Его спрашивали про Танкоград, про его там работу. И, хоть он и трудился в Танкограде всего несколько недель, говорить об этой кузнице Победы он мог бесконечно.
Димка и рассказал о своей замечательной бригаде, о ее бригадире — Михалыче, о могучем Кузнецове, о других товарищах и конечно о лучшем друге — Леше Носове.
Его слушали внимательно, не перебивая. Но когда он выдохся и замолчал, новых вопросов не последовало. Все трое вышли из палаты, оставив на несколько часов его в покое.
Руки ему, к счастью, развязали, и прочие ремни сняли. Казалось бы — свобода? Но Димка заметил, что в коридоре у палаты дежурят двое широкоплечих мужчин.
А потом все закрутилось по новой. Пришел другой доктор, потом третий, четвертый. У него брали кровь на анализы, стукали молоточком по коленям, проверяя рефлексы, заглядывали в рот, уши, глаза, да чего только не делали.
Затем явились еще двое — на этот раз другие, уже не врачи. Один — мордастый, огромный. Второй — пониже, в круглых очках — пенсне.
И опять вопросы, вопросы, вопросы…
Спрашивал мордастый, а второй лишь внимательно слушал и неотрывно смотрел на Димку взглядом смертельно опасной змеи. Димка робел, но отвечал. Впрочем, что он мог рассказать? Ничего. Он вообще не понимал, почему его спрашивают обо всех этих непонятных вещах. Какие блокноты? Какие записи? Он ничего не писал, не до того ему было. Работа в Танкограде выматывала до предела, и ни о чем другом Димка и думать не мог.