— Кажется, мне стоит замолчать, — шепчу.
Люси всё ещё прижимается ко мне подбородком. Глаза тёплые, улыбка мягкая, на линии челюсти мазок машинного масла, который я не заметил. Я думаю о ней в кладовке, но и о такой — спокойной, довольной, с глазами, устремлёнными на меня.
— Не молчи, — тихо говорит она. — Мне нравится, когда ты говоришь. — прикусывает губу. — Хочешь, расскажу секрет?
Я киваю.
— Я ведь тоже влюблена в тебя.
— Да?
Она слегка краснеет:
— Да. — прижимается лицом к моему плечу, потом отстраняется. — Ты что, сомневался? После всего, что было в кладовке?
— Ты про то, как ты каталась на моём бедре, пока не кончила?
Щёки у неё вспыхивают ярче:
— Про это.
Горячая волна оседает где-то у основания позвоночника.
— Я весь внимание.
Она закатывает глаза:
— Пока ты пытался скрыть свою тайную пиццу, я размышляла, есть ли у тебя планы на вечер. — облизывает губу. — Знаешь… раз тебя сегодня нет на «Струнах сердца».
Я откидываю руку на спинку сиденья, играю выбившейся прядью из её растрёпанного пучка:
— Думал посмотреть телевизор и не писать тебе.
Она опускает взгляд, скрывая улыбку. Может, Люси вовсе не делает меня глупым — она делает меня честным. С ней всё лежит на поверхности, готовое вырваться наружу. Это… странно, но приятно.
Она снова смотрит на меня, словно что-то взвешивая:
— Может, тогда… — чуть ёрзает на месте, — мы могли бы посмотреть телевизор вместе? Майя сегодня ночует у подруги… и мы могли бы съесть твою пиццу. Если хочешь. Тебе ведь не придётся сдерживаться, когда я рядом.
Я не могу отвести взгляд от её губ:
— Да?
— Да.
— Хорошо. Но можно вопрос?
— М-м.
— Почему, когда ты каталась на моём бедре, ты подумала о пицце?
— Ну… — она пожимает плечами, и мы снова оказываемся прижаты бок о бок на неудобном сиденье. Пружина впивается мне в ногу, но я не сдвинусь, пока она смотрит так. — Пицца с ананасами — на грани оргазма.
Я обхватываю её затылок, большой палец скользит по линии шеи:
— Да ну?
— Да, — выдыхает она. — Она очень вкусная.
— Сомневаюсь, но ладно.
— Хватит гнать на пиццу, которую ты сам заказал.
Я улыбаюсь, опускаю лоб к её лбу:
— Оставляю за собой право воздержаться от суждений.
— Хорошо, — шепчет она мягко. — Но потом не жалуйся, когда твой мир перевернётся.
Наши носы едва касаются друг друга.
— О, он перевернётся. И, думаю, никто не будет плакать.
— Надеюсь. — она смеётся, и мне хочется упаковать этот смех и носить с собой, чтобы доставать в минуты, когда чувствую себя пустым. — Я уже не понимаю, о чём мы.
— Ты сказала, что хочешь прийти ко мне.
— Точно. Можно?
Я играю с маленькой металлической молнией на её комбинезоне. Никогда не целовался в машине, но вдруг это кажется пунктом из списка, который стоит закрыть.
— Да. — наши губы скользят друг о друга и тут же расходятся. Слишком мимолётно. Я отпускаю молнию, кладу ладонь на её бедро. — Да, приходи.
— Отлично. — Люси выскальзывает из-под моей руки, а я, одуревший, наблюдаю, как она глушит мотор. Гул мгновенно стихает. Она выбирается из кабины. — Сейчас тебя отцеплю — и поедем.
Она исчезает.
А я остаюсь сидеть, глупо улыбаясь в пустое место рядом.
«Струны сердца»
Комментарий от пользователя @Балти-морскийПридурок96: «Мне не до фортепианных концертов — хочу слушать, как Эйден флиртует с Люси».
Глава 26
Люси
Мы подъезжаем к крошечному рядному домику с кобальтово-синей входной дверью. Над дверью — витраж с кораблём под полными парусами, а чуть ниже на стекле золотой краской выведены три цифры: 612.
— Разве здесь раньше не было итальянской пекарни? — спрашиваю я.
— Была, — кивает Эйден. — Прямо по соседству.
Я улыбаюсь:
— Помню. Я была одержима их канноли.
— Они переехали на пару кварталов дальше. Думаю, это было лучшее решение для моего кошелька, — он бросает на меня быстрый взгляд, задерживает его на лице. — Интересно, мы…
— …когда-нибудь пересекались?
— Да, — он ищет мой взгляд, но тут же отводит глаза в сторону.
Романтично думать, что двое проходят мимо друг друга, даже не подозревая, что однажды окажутся рядом. Но я всё отчётливее понимаю разницу между выдуманным романом и настоящей жизнью. И, пожалуй, мне нравится реальность больше: Эйден, втиснутый на пассажирское сиденье моей «Субару», колени почти упираются в грудь, а сверху у него на коленях — коробка с пиццей.
— Мне нужно пару минут, прежде чем ты зайдёшь, — говорит он.
— Пару минут?
— Скорее семь, — отвечает он, выбираясь из машины.
— Подозрительно конкретно. Прячешь коллекцию кукол?
Он упирается рукой в дверцу. Тёмная прядь падает на глаз, на загорелой шее мелькает отблеск золотой цепочки.
С лёгкой, почти виноватой усмешкой:
— Попробую запихнуть всё грязное бельё под диван и надеяться, что ты не заметишь. — Он стучит по крыше машины. — Семь минут.
Эйден быстро поднимается по ступенькам и скрывается за дверью, на которой покачивается венок из засушенных листьев магнолии. Не похоже, что он сам выбрал такой декор — скорее подарок от отца. Он любит растения, это я знаю. Но остальное… пока в тени. И я хочу это узнать. Хочу понять, что за подвеска на цепочке, которую я постоянно замечаю. Почему он замирает, когда в эфире звучат определённые песни. Считает ли он меня всё такой же наивной — или, возможно, однажды сможет хотеть того же, что и я.
Через шесть минут двадцать три секунды я стою на его маленьком крыльце и поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь распахивается сама. Эйден — выглядит потрёпано, волосы торчат в разные стороны, рукав зелёной футболки перекручен, дыхание сбито. И я, признаться, с живым интересом слежу за тем, как под тонкой тканью вздымается и опускается его грудь.
— Привет, — говорю я… скорее его груди.
И вдруг понимаю, что он чувствовал, когда смотрел на меня так же.
— О-о, — тянет он, берёт меня за локоть и втягивает внутрь, захлопывая дверь. — Это тревожный взгляд. Ты не хочешь пиццу?
— Хочу, — бормочу рассеянно, снимая шарф и вешая его рядом с его курткой. Мысли застревают на том, как наши вещи переплелись на крючке. — Просто задумалась.
— Опять про ту рекламу с собакой? Я же сказал, что свяжусь с ними и попрошу записать что-нибудь другое.
Недавно, в «Струнах сердца», я расплакалась из-за ролика Общества защиты животных — десять минут тихо всхлипывала в кружку кофе. Эйден не выдержал.
— Не надо, — качаю головой. — Реклама была очень действенной. И нет,