Я сомневаюсь, что сегодня мы кому-то поможем, но всё же разворачиваю фантик мятного шоколадного леденца и кладу его на край его блокнота, себе делаю то же самое. Он обычно съедает свою конфету после второго звонка, будто награждает себя. Я же откусываю половину уже во время первого — терпеть не могу ждать.
В наушниках кто-то прочищает горло:
— Не уверен… — он смеётся, и я понимаю, что этот смех мне знаком.
Замираю, пытаясь вспомнить.
— Люси? Та самая Люси? Из мастерской?
Я чувствую взгляд Эйдена.
— Да, — отвечаю медленно.
Встречаю его прищур и пожимаю плечами: сама без понятия.
— Я так рад, что узнал тебя, — радостно выдыхает голос. — Это Колин.
— А… — я в жизни не встречала никакого Колина. — Здравствуйте.
Пауза.
— Ты меня не помнишь.
— Эм… нет, прости. Не очень.
Он тяжело вздыхает, и Эйден меняет позу.
— Думал, произвёл впечатление. Ладно. Я отец Рози. Тот парень с «Шеви».
Я смеюсь:
— Точно! Помню. Рози вот-вот будет готова, я как раз собиралась позвонить.
— Ну вот я и звоню, — легко отвечает он. — Получила мои цветы?
В руках Эйдена хрустит пластиковая ручка, брызгая чернилами на блокнот. Я бросаю на него вопросительный взгляд.
— Цветы? — уточняю я.
— Да. Красные розы, как моя малышка. Неделю назад. Там должна была быть открытка.
Её не было. Мы все решили, что букет для Харви, и он с удовольствием украсил им свой стол.
— А… да, были цветы. Только открытки не было. Прости.
— Пустяки. Красивая женщина достойна красивых цветов.
— Спасибо… — я заикаюсь, чувствуя, как пылает лицо. Эйден молчит, уставившись в блокнот.
Неловкость до дрожи — будто я тону, а он стоит на палубе и смотрит, как меня уносит течением.
— Хотите, мы поставим песню или…
Я пинаю его под столом, он вздрагивает.
— Да, — глухо соглашается он. — Для Рози?
Колин смеётся:
— А я надеялся — для Люси, если можно?
Боже. Земля, раскройся. Кажется, мисс Ширли была права.
— Колин, это очень мило, но…
— Какую? — перебивает Эйден.
— Gasoline72 Audioslave73. Потому что Люси — механик.
— Очаровательно, — отзывается он с ледяной иронией. — Отличный вариант музыкального сопровождения для шоу «Люси ищет любовь» при поддержке «Мистера Шина».
Я задыхаюсь от возмущения. Прикрываю микрофон:
— Эйден, что ты творишь?
Колин неловко смеётся:
— Ну… я думал, она будет не против.
— Она — да, — произносит Эйден, и что-то острое вонзается между лопаток. — Держись, Колин. После песни устроим.
Он зло нажимает кнопки, срывает наушники. Гитара рвётся в эфир. Я медленно снимаю свои.
Между нами висит густая тишина. Объяснений я не получу — он не собирается их давать.
— Я заинтересована? — спрашиваю, пока он вытирает чернила, сжав челюсть, а его колено мелко подрагивает.
— Парень неплохой, — резко отвечает он, бросая комок салфеток в корзину. Чернила размазаны чёрной полосой по блокноту.
— И ты решил назначить мне свидание? — голос дрожит, и от этого я чувствую себя ещё глупее.
Он пожимает плечами:
— Он прислал тебе цветы.
— И?..
— Ты не сказала, что тебе прислали цветы.
Потому что я и не подумала, что они для меня.
— Я…
— У вас есть общие темы, — перебивает он. — О чём поговорить.
— Ремонт машин — это скорее работа, чем интерес…
— Он тебе подходит. Правильный выбор.
Я качаю головой:
— Ты же говорил, что я сама буду решать.
Он, наконец, встречает мой взгляд, но в его глазах — что-то чужое, закрытое. Он откидывается на спинку стула, скрещивает руки.
— Я просто слегка подталкиваю тебя в нужную сторону. Иногда это нужно.
Я вздрагиваю.
— Что… — голос ломается, — что сейчас происходит?
Он опускает взгляд на мои колени. В горле встаёт гнездо пчёл, жужжание нарастает.
— Эйден, — произношу его имя. Его глаза теплеют, но он всё равно не смотрит на меня. — Ты хочешь, чтобы я пошла на свидание с этим парнем?
Его пальцы дрожат, когда он проводит большим по нижней губе. Он тянет с ответом, и это боль особого рода — как трещина в груди.
— Он тебе подойдёт, — повторяет он.
— С чего ты взял? — спрашиваю, и боль превращается в горячую злость. — Решил всё из двадцатисекундного звонка? Или просто хотел спихнуть меня на первого, кто показался сносным?
Он резко встречает мой взгляд:
— Люси…
— Вне эфира. С кем-то другим. Я что-то сделала не так? — спрашиваю я.
Его странное настроение, разговор, который я не должна была подслушать, упорное нежелание делиться тем, чего он хочет. Он не рассказывает мне ничего. Каждое слово приходится вытаскивать клещами. Я стараюсь держать раздражение в узде, но не получается. Я ведь была с Эйденом честнее, чем с кем-либо в жизни, а он не может ответить тем же. Думала, мы с ним на одной волне… а оказывается, даже не в одном море.
— Ты ничего не сделала, — отвечает он.
В глазах на миг вспыхивает раздражение — первая честная эмоция за весь вечер.
— Ты сама сказала, что этого хочешь.
— Когда?
Он вскидывает руки.
— С самого начала. Ты же говорила: романтика, забота, магия. Он заказал тебе песню. Он принёс тебе цветы.
— Audioslave трудно назвать романтикой, Эйден.
Он бросает на меня уничтожающий взгляд.
— Не будь остроумной.
— Тогда не будь дураком, — мгновенно парирую я.
Он фыркает, закатывает глаза.
— Я просто реалист, — бурчит он, нажимая ещё три клавиши на пульте. — Я тут убиваюсь, стараюсь дать тебе то, что ты хочешь, а ты…
— Ты даёшь себе то, что хочешь, — произношу я сквозь сжатые зубы, с трудом удерживаясь, чтобы не схватить его за рубашку и не встряхнуть, пока он не поймёт. — Не притворяйся. Ты делаешь так, чтобы тебе самому было проще.
Эйден замирает, полусогнувшись.
Я продолжаю:
— Ты и есть то, чего я хочу, Эйден. Но по какой-то непостижимой причине ты не веришь, когда я это говорю.
Он моргает.
— Но ты сказала… — он запинается, подбирая слова. — Ты сказала, что хочешь, чтобы всё было в секрете.
Я качаю головой.
— Я этого никогда не говорила.
— Ты сказала, что хочешь, чтобы всё осталось, как есть.
— Я имела в виду — видеть тебя, быть с тобой, разговаривать. Я не хотела обсуждать нас в прямом эфире.
Его бравада рушится, словно карточный домик.
— Ты сказала, что хочешь просто веселиться.
— Ты — единственный человек, с кем я хочу веселиться. Единственный, с кем я вообще чего-то хочу. Может, всё и начиналось как игра, но теперь всё изменилось. Разве не так?
Я жду. Он молчит. Рот открывается и закрывается, как у рыбы, лоб морщится от бессильной злости.
— Лю-си, — шепчет он, ломая моё имя на два сухих слога.
Обычно