— Так-то, голубок, на себя пеняй, — сказал в напутствие Проне старичок с палочкой, шедший куда-то по своим делам, да так и простоявший все бесплатное представление.
— Женить бы его Авдеичу пораньше. К дому бы привился, может быть, — откликнулся старичку его сверстник, тоже наблюдавший скандал.
— Жени вора на тюрьме, — решительно возразил первый.
— Да вишь ли, женатый человек домашнее…
— А он и так домашний: и чужие клети [27] не забудет, и от своего дому не отобьется, — сказал старичок, взмахнул палочкой и пошел.
— Приносил он мне краденые кожи. Помнишь, я говорил? — спросил сапожник Котов своего друга Кирилла-Печника.
— Надо было до суда довесть, — ответил Кирилл и пообещал: — Подожди, подытожим его дела.
«Так вот он какой, этот Проня!» — подумал Петька.
Глава 4. Спасение Никешки Рубцова
Тревожная весть пронеслась по селу — война! Поутру на крыльце волостного [28] правления загалдели мужики. Пробегая мимо, Петька остановился, прислушался и помчался домой. Он думал поразить всех новостью.
Он представлял себе грандиозную картину войны: идут ряды немцев, колышутся пики, из желтой травы выставляются черные головы в рогатых касках… Немцы тащат большую пушку…
Но, оказывается, дома без него всё знали. На кухне заливалась слезами Мотя. У нее тряслись тяжелые плечи и набок свернулась широченная юбка, та самая, из которой Петька не один раз мечтал сделать великолепный парус для целого пиратского корабля.
Никто не обращал внимания на Петьку, и дома оставаться было неинтересно. Повернувшись на пятке, Петька моментально оказался за дверями.
— Эй, эй, воюем! Ого-го-го-го! Война!
Петька кричал, свистел; над крапивной зарослью разносились его вопли, но никто не обращал на него внимания. Три мальчика на краю вытоптанной поскотины [29] охотились на сурков, раскапывая норки и карауля, не высунется ли наружу зверек. Пришлось к ним подбежать вплотную.
— Володька, мужиков на войну собирают.
— Зна-аю. Мой тятька нарочным с пакетом ускакал. На пакете сургучные печати, аллюр три креста и петушье перо [30]. Во!
Володька явно выхвалялся. Чтобы не отстать от товарища, Петька сказал:
— А наша Мотька плачет.
— Чего она, обиделась, что ли?
— Не знаю. Сопит и плачет, все через эту войну.
— Ну, а ты что?
— А я у волости на столбе бумагу видел. Я прочитал на ней все.
— Врешь, что прочитал!
— Лопни глаза — истинная правда.
— А при мне не прочитаешь.
— Побежим — прочитаю, а потом искупаемся.
— Айда! — крикнул Володька, и они пустились наперегонки.
На улице села, как всегда пустынной в этот час, за Петькино отсутствие ничего не изменилось. Он летел стремглав, и за ним из каждой дорожной ямы столбом поднималась пыль. Сонная, искусанная мухами лавочница, чихнув от пыли, захлопнула окно.
— Постой, — спохватился Володька на берегу реки, — а к волости мы не забежали?
— Ну, подумаешь! Потом почитаем. Я и забыл совсем.
После купанья Володька потащил Петьку к волости читать бумагу. Выбежав из проулка на улицу, друзья сразу убедились, что сильно отстали от жизни: больничные и береговые ребята разделились на две «шайки» и объявили друг другу войну. Оба лагеря считали себя русскими и пытались убедить противников, что те — немцы. Исчерпав запасы насмешек, «патриоты» готовы были перейти к рукопашной, когда неожиданно появились новые лица.
— Вы кто? — разом спросили с обеих сторон.
— Мы — новобранные рекрутá [31]! — нашелся ответить Петька.
— И мы новобранные рекрута, — сейчас же примазались больничные, но выбор был уже сделан, и Петька перешел к действиям.
— Вот мы сейчас покажем, какие вы новобранцы! Вали их, ребята! — кричал Петька, ведя в атаку береговую ораву.
Так «судьба» толкнула героя в «водоворот событий»: и сделала его «полководцем».
К вечеру село сильно изменилось: гуляли мобилизованные, словно бы они превратили свое горе в праздник. Шатались ватаги парней. У волостного правления одна за другой останавливались запыленные телеги. Парни сбивались толпой, окликали знакомых, «выхваляли ероев», и любая шутка вызывала напряженный, нервный смех.
Привезенных для явки вели в волость, а уже «забритые» шли дальше. Отчаянный гармонист Савка, известный на селе своей дерзостью, до отказа раздирая гармошку и широко разевая рот, во весь голос кричал частушки, а хор парней каждый раз подхватывал таким же криком припев:
Эх, дальше солнца не угонят,
Сибирь — наша сторона…
Призванные мужики и парни были поголовно пьяны. Иных, полуживых от водки, «волоком» представляли в правление, а они бормотали: «Не сумлевайтесь, ежели за веру, царя, мы готовы». Девки сторонились разошедшихся парней. То и дело вспыхивали драки. Были избитые, раненые. Стражники отсиживались в волости, и старожилы-чалдоны [32], ожидая убитых, говорили друг другу:
— Смотри, паря [33], с этих жиганов [34] станется, не одного придется закапывать.
Даже ребятишки присмирели и не путались под ногами.
— Петя, изволь сидеть дома, — сказала мать, уходя к знакомой жене врача.
Строгий тон не допускал противоречия, и хотя обидно было сидеть дома в светлое время, — Петька не решился ослушаться.
Опухшая от слез Мотя на Петькин взгляд вела себя странно: она не ругалась за то, что он просит есть не вовремя, не навязывала лишней тарелки супу, не заметила, что он ест только второе. Не доев, Петька с куском в руке вышел в сени [35].
Чисто выскобленные ступени вели к открытой двери, рядом с которой в наружной стене было маленькое волоковое оконце без косяков [36].
По закатному небу носились стрижи. Больше ничего интересного не было видно из окошка. Петька хотел было сойти во двор, как вдруг хлопнула калитка и неприятно лязгнула щеколда. Во двор заскочил человек и притаился у ворот, прислушиваясь к шуму на улице. Потом чужой человек надвинул воротный засов на калитку, обернулся, и Петька чуть не заорал со страху, увидев вместо лица яркое кровавое пятно. Кровь текла из рассеченного темени, и парень прижимался спиной к воротам, дико озираясь кругом.
Это продолжалось одно мгновение. Топот и крики толпы раздавались совсем близко. Парень заметил Петьку, кинулся в открытые сени, закрыл двери на крюк и зашептал:
— Спрячь, убьют меня…
Петька хотел крикнуть маму, Мотю, но ни звука не мог выжать из себя. А лишь он сделал движение к дверям кухни, — парень проскочил вперед и оказался перед остолбеневшей Мотей.
Сам не зная почему, Петька с порога показал на крышку подполья и крикнул: «Темно!» Это было не то, что ему хотелось сказать, но как раз то, что нужно парню, и