Вставший по другую сторону кровати инквизитор привычным жестом взялся за медальон и тут же отдернул руку. Глеб скривил губы: он и без медальона чувствовал, что дело плохо.
— Об этом пока еще никто не знает, — не спуская глаз с командора, сообщил отец инквизитор. — Для всех остальных, у него тяжелая лихорадка. Если в коллегии узнают, что произошло на самом деле, командором Гвардии ему уже не быть. В любом случае. А мне он нужен именно на этом посту.
Глеб невольно обратил внимание на это «мне». Инквизитор поднял на него взгляд.
— Есть надежда?
Глеб молча подошел к изголовью кровати, сел на заранее приготовленную скамью и, отработанным жестом положив ладони на виски командора, закрыл глаза.
Контакт он нащупал почти сразу, а дальше его уже несло как по течению. Красноватый туман — как будто смотришь на Солнце сквозь закрытые веки — заструился, теряя однородность и приобретая форму и объем. Тишина наполнилась пока еще далекими неясными звуками. Зыбкие и бессмысленные поначалу, обрывки образов и ощущений постепенно становились все более четкими и последовательными. Перед Глебом разворачивался внутренний мир командора, его память, история его жизни.
Глеб видел это много раз. Перед ним прошли сотни чужих жизней. Когда-то это казалось интересным: при желании он мог задержаться и подробно рассмотреть любой эпизод, любое событие. Однако со временем чужие, зачастую весьма неприглядные и не очень приятные воспоминания стали его тяготить, и Глеб выработал в себе привычку пропускать их мимо сознания. Сейчас он просто скользил в потоке, ни на чем не фиксируя внимания.
Глеб не напрягался: он знал, что и без лишних усилий его рано или поздно вынесет туда, куда нужно. Так и получилось.
Проплывающие мимо него образы постепенно теряли яркость и конкретность, наполнялись одновременно неизъяснимой силой и притягательностью. Глеб погружался все глубже в сумерки, и с каждой секундой ему становилось все труднее сохранять отрешенно-безразличное состояние духа. И вот наконец повеяло холодом, и перед ним обозначилось НЕЧТО.
Когда-то давно это представлялось Глебу непроницаемой тьмой. Потом он понял, что к ЭТОМУ вообще не применимы понятия, с помощью которых он привык описывать окружающий мир. Это было пустотой. Видимой и осязаемой пустотой, скрывающей чье-то присутствие. Это было границей между двумя мирами. Неведомая Воля с той стороны раздвигала эту границу, стремясь увеличить пространство, захваченное у родного Глебу мира.
Каждый раз это выглядело по-разному: иногда Глеб видел растущее облако, иногда — расширяющийся вихрь, иногда — надвигающуюся стену. Сегодня это было морем, призрачным океаном, медленно наступающим на реальный мир. Океан был огромен — он заполнял почти все ощущаемое Глебом пространство. Оставался лишь крохотный островок того, что еще недавно было душой и разумом командора Гвардии Первосвященника. Глеб понял, что нужно торопиться: все еще можно было исправить, но дорого было каждое мгновенье.
Он сосредоточил внимание на раскинувшемся перед ним океане, собирая все мысли в едином стремлении ощутить его суть и установить связь, которая даст возможность управлять этим океаном, чтобы приказать ему отступить и убраться туда, откуда он появился. Глеб проделывал это бесчисленное множество раз, и ему всегда удавалось обратить вспять наступление Пустоты. Главное было — сохранять концентрацию и ни в коем случае не преступать черту, всегда оставаясь по эту сторону границы.
Глеб легко парил над слегка волнующейся поверхностью. Уходящий в бесконечность океан, лениво вздымающиеся волны…
…и маленький кораблик, уплывающий вдаль, к невидимому горизонту…
«Дедушка, не бросай меня!»
Глеб вздрогнул, поверхность океана под ним подернулась беспокойной рябью.
«Пожалуйста, не бросай!»
Разум Глеба заметался, как пойманная в силок птица, на мгновенье ему показалось, что он понял, ЧЬЕ присутствие скрывает Пустота.
«Дедушка, помоги!»
На какой-то миг Глеб потерял над собой контроль, и этого оказалось достаточно: поверхность океана метнулась к нему, он почувствовал удар, и окружающий мир перестал существовать.
Он был глух и слеп всего долю секунды — по крайней мере, так ему показалось, — а потом окружающее пространство вновь наполнилось звуками и красками. Глеб сидел в глубоком кресле у ярко пылающего камина. Окружающая обстановка терялась в непроглядном мраке, тишину нарушало лишь потрескивание горящих дров. Глеб втянул носом воздух и поморщился: всю прелесть ситуации сводил на нет резкий аромат горелой серы.
— Да, мне тоже не очень нравится.
Глеб вздрогнул и повернул голову на звук. Напротив, освещаемый бликами каминного пламени, в точно таком же, как у Глеба, кресле сидел человек. Самый обычный человек с ничем не примечательной внешностью. Соединив кончики пальцев, он задумчиво смотрел в огонь.
— Должен признать: фантазия у тебя… — Человек восхищенно поцокал языком. — Могучая! Но ты уж прости — я по мере сил облагородил твои представления обо мне. Меня не' очень вдохновляет окружение из кипящих котлов, сковородок и прочих прелестей, которые ты себе напридумывал. Чтоб уж совсем тебя не разочаровывать, я оставил запах, но если не нравится, можешь убрать его сам.
Глеб растерянно смотрел на человека в кресле. Как это — «можешь убрать сам»? И вдруг почувствовал, что запах исчез — теперь пахло лишь древесной смолой и нагретым камнем.
— Отлично! — Человек в кресле хлопнул в ладоши и потер руки, переводя взгляд на Глеба. — Ну, здравствуй, Глеб! Давно я хотел с тобой познакомиться.
Глеб подобрался и окинул собеседника оценивающим взглядом.
— Ты только не подумай чего плохого, — мгновенно среагировал человек в кресле. — «Познакомиться» означает познакомиться, и ничего больше. Ты уникальный человек, Глеб, почти полвека ты умудрялся благополучно сочетать Дар с фанатичной преданностью церкви. До тебя такое не удавалось практически никому. Обычно люди твоей профессии либо быстро теряют Силу, либо заканчивают свои дни на костре.
Глеб вздрогнул и очнулся; пелена, накрывшая его разум, спала. Это было как вспышка молнии: он мгновенно с предельной ясностью осознал, ГДЕ оказался. Напрягая волю, он попытался вспомнить слова защитной молитвы, но в голове, как назло, крутились лишь бессвязно-разрозненные обрывки совершенно посторонних мыслей. Глеб пытался снова и снова, но все его усилия пропадали впустую — молитва не вспоминалась. Где-то в глубине души тихий голос настойчиво повторял: «Поздно… поздно… поздно…»
Наконец, обреченно вздохнув, Глеб сдался. Он понял, что проиграл. Проиграл — все: битву, жизнь, душу… Его собеседник грустно улыбнулся:
— Ты ошибаешься, Глеб. Мне не нужны ни твоя жизнь, ни твоя душа. Через несколько минут ты вернешься в свой мир, и все будет по-прежнему, если, конечно, ты сам не захочешь что-нибудь изменить.
Лицо Глеба