— Тебе не удастся меня использовать. Захочу я или нет — это уже не имеет никакого значения. Даже если ты меня заставишь — все равно: с того момента как я оказался здесь, моя судьба решена. Я закончу свои дни так же, как большинство людей моей профессии, — на костре. Инквизицию не обманешь.
— Ну, заставлять я тебя не собираюсь — мне это ни к чему. А обмануть Инквизицию, — глаза собеседника озорно блеснули, — на самом деле не так уж сложно. Достаточно сделать вот так.
Человек в кресле поднял ладонь и скрестил указательный и средний пальцы. Ошарашенно глядя на его руку, Глеб покачал головой.
— Обманывать церковь — все равно что обманывать Бога! Пусть моя душа уже проклята, но этот грех я на себя не возьму.
Собеседник Глеба потер пальцем переносицу.
— Невысокого же ты мнения о Боге, если думаешь, что ЕГО можно так легко обмануть. Что ЕГО вообще можно обмануть.
Глеб задохнулся от негодования: да как смеет этот… это исчадие рассуждать о Боге!
— Впрочем, я тебя понимаю, — спокойно продолжил человек в кресле. — Еще один простак, разделяющий всеобщее заблуждение. Ты думаешь, церковь и Бог — это одно и то же?
— Церковь хранит Дух Господа и воплощает волю Его, — произнес Глеб назидательным тоном. Он прекрасно осознавал абсурдность ситуации, но ничего не мог с собой поделать: оставить высказывание оппонента без ответа было выше его сил.
— Да ты что?! — Собеседник Глеба казался искренним и удивленным. — И от кого же ты об этом узнал? Нет, не говори, позволь, я угадаю — от самих же церковников! Я прав? Ты когда-нибудь слышал, Глеб, чтобы люди сами выбирали, кому из них быть, к примеру, целителем, или оракулом, или даже просто музыкантом или художником, что называется, «от Бога»? Вот просто так собрались и решили: ты будешь художником, иди и твори, и, глядя на твои картины, люди заплачут, и души их станут чище. И стало так. Видел ты такое? А между тем Первосвященника — главного представителя Бога на Земле — определяют как раз приблизительно таким способом! В чем свидетельство богоизбранности служителей церкви? Кто-нибудь из них может сотворить чудо? Исцелить безнадежно больного? Предсказать будущее?
Собеседник сделал выжидательную паузу. Глеб угрюмо молчал, глядя на пылающие поленья, — он твердо решил не произносить больше ни слова. Не дождавшись ответа, человек в кресле продолжил сам:
— Ты сейчас думаешь: такие люди были. Может быть. Но тебя не смущает тот факт, что их были единицы и все они жили давно и далеко от этих мест? А те, кто здравствует поныне, кого ты знаешь лично, кто облечен властью над людьми, над тысячами человеческих жизней, — они могут сотворить хоть маленькое чудо? Нет. А тех, кто может, они ничтоже сумняшеся объявляют врагами Бога и отправляют на костер.
Сердце Глеба болезненно сжалось. Уютный камин превратился в гигантский костер, пылающий на центральной городской площади. Непроницаемо-черный дым милосердно заслонил то, что происходило в центре этого рукотворного пожара. Глеб зажмурился, тряхнул головой, отгоняя видение.
— Или превращают в таких, как ты, — задумчиво произнес его собеседник. — Чтобы использовать их силу в своих интересах, а потом все равно отправить на костер. И это люди, которые проповедуют терпимость и любовь к ближнему. Они объявили гордыню грехом, но при этом совершенно спокойно присвоили себе право говорить от имени Творца. Если уж ЭТО не гордыня, — человек в кресле пожал плечами, — тогда я не знаю, что! В чем святость святых отцов? Презрев собственные заветы, они благословляют идущие в битву армии и за плату отпускают грехи нераскаявшимся убийцам. Этакая торговля Божьей милостью. Смиренные служители церкви без колебаний берутся судить о том, что из созданного Творцом Ему угодно, а что нет, и с чистой совестью отправляют на смерть любого, кто с ними не согласен. Церковь всегда воплощала не волю Бога, а волю сильных мира сего. До тех пор, пока сама не стала силой, управляющей миром. И война, которую ведут церковники, это не война за веру — это битва за власть, за самую большую власть в этом мире — власть над человеческими душами. И в этой войне, как и в любой другой, хороши все средства, ведущие к победе: если не можешь пробудить в людях любовь, всегда можно их запугать — адским пламенем, судами Инквизиции, пытками, кострами.
Глеб заскрипел зубами, пламя в камине рванулось, как от порыва ветра, и почти погасло.
— Твои речи лживы, и несешь ты лишь зло…
— И в чем же это зло проявляется? — спокойно поинтересовался человек в кресле.
— Я видел Эльсиону, — зловещим шепотом сообщил Глеб.
— Ты видел то, что осталось от Эльсионы. — Собеседник наклонился к Глебу. — Но знаешь ли ты, что там произошло? Я могу тебе рассказать. Отцы инквизиторы не бежали из города через подземный ход, они вышли спокойно и свободно — через главные ворота. Потому что их никто не удерживал, а скорее даже наоборот: настойчиво просили покинуть город. Через подземный ход они вернулись. Вернулись, чтобы взорвать порох, который хранился в их тайной лаборатории под главным храмом.
Глеб ощутил, как кровь отхлынула от его лица. Он знал об этой лаборатории, в которой отцы инквизиторы производили алхимические опыты и где в строжайшем секрете изготавливался запрещенный самой церковью порох.
— Эльсиона стояла на гигантской пещере с горячим озером на дне. Когда взорвался пороховой склад, свод пещеры обрушился и город рухнул в кипящий котел. Отцы инквизиторы поняли, что власть над Эльсионой им не удержать, и решили попросту уничтожить город. Но сделали это так, что церковь оказалась вроде как и ни при чем. Вообще, надо признать, в подобных делах они большие мастера. То у них недра земные очень кстати разверзнутся под неугодным городом, то пираты совершенно неожиданно средь бела дня нападут на ничем не примечательный корабль, с которого и взять то нечего.
Глеб стиснул руки на подлокотниках кресла, чувствуя, как трудно стало дышать.
— Тысячи людей погибли в одну ночь — сварились заживо среди обломков собственных домов. И, в отличие от твоей внучки, никто не предложил им яда, чтобы облегчить предсмертные муки.
Глеб захрипел, хватая ртом воздух, свет померк у него в глазах.
— Тебе не сказали? — глухой голос донесся откуда-то издалека. — Странно… Вельга умерла без мучений. Видимо, эту привилегию своей верной службой заработал для нее ты.
Обхватив голову руками, Глеб застонал. Плотина, которую он возводил в своей душе последние дни, рухнула, и его затопила волна боли и отчаяния.
— Верни, — прохрипел он