— Может быть, ты и Белокоровиной бомбочку закинул?
— Зачем? — ощетинил он усы.
— Ради прикола.
— Глупость, — заступилась за него Люба.
В моем воображении лицо Митьки Брыкалова, то есть Взрывпакета, вернулось в окно его коттеджа. Почем он продает свои шашлыки? Неужели ими можно заработать на такой навороченный дом? Я вспомнил, как в Англии раскрыли крупного шпиона, к которому не было никаких подходов — обнаружилось несоответствие доходов и расходов. Но я тут не Взрывпакета ловлю…
Моя сумка закудахтала. Я вынул мобильник. Голос, который способен испортить мне настроение, спросил:
— Надышался?
— Чем?
— Свежим воздухом.
— Работаю, товарищ майор…
— Палладьев, все собранные материалы передай следователю и завтра в восемь ко мне.
— Вечера? — решил я, что ослышался.
— Утра!
Мобильник отключился, не вынеся почти львиного рыка.
10
Что-то случилось? Глупый вопрос. Как двигатель работает на горючке, так опера работают на преступлениях. Я хочу сказать, что криминал — милицейское топливо.
Наше РУВД обслуживает Старое кладбище. Не было недели без происшествий — крупных или мелких. Там пьянствовали, ночевали бомжи, разорялись могилы, выворачивались кресты, заваливались оградки… Не щадили и священных захоронений. Свой первый вы-говорешник получил я за кладбище. Семнадцатилетний балбес пытался расколоть плиту на могиле летчика, погибшего в Отечественную войну. Балбес, которого я двинул мордой в эту плиту, что-то залепетал о правах человека.
Это кладбище нашу жизнь зашкаливало…
На прием к прокурору района явился цыганский табор с жалобой. Они похоронили своего барона, цыганского. На второй день могилу разорили и даже перекопали. Пришлось дать разрешение на ее вскрытие. Цыгане ужаснулись: с покойника не только сняли перстень с бриллиантом и золотую цепь, но и выбили у него золотые зубы. Уголовный розыск встал на дыбы. Бегали мы денно и нощно, да все впустую: казалось бы, ограбить захороненное тело бесследно нельзя. Но пока «глухарь».
Я открыл глаза, впервые выспавшись за неделю. Голос Лукерьи меня подбодрил:
— Встаешь?
— Можно, хотя майор дал суточный отгул.
— Выдернут, — не поверила она.
Лола уже справилась с макияжем и теперь обдумывала верхний прикид. Я принялся за гантели. Чем хорош отгул? Можно долго и не спеша заняться утренней гимнастикой. И кофе можно сделать не порошковый, а смолоть зерна, и пить его можно не двумя глотками, а многими, мелкими.
Лукерья спешила, как всегда, и, как всегда, опаздывала. Расхаживая по квартирке скорым тяжелым шагом, она успевала говорить. На ее слова, бросаемые походя, мне следовало отвечать.
— Сегодня провожу мероприятие…
— Слет невест или женихов?
— Батюшка придет офис освящать.
— Гонишься за модой?
— Теперь без религии нельзя.
— Знаешь почему? Государство настолько ослабело, что людям больше не на кого уповать, кроме Бога.
— Какой из тебя политик, — буркнула Лола.
Никакой. Но во время отгула можно поговорить о Боге и политике. Даже удобно попросить не традиционную яичницу, а нормальный завтрак. Нет, не нормальный, а завтрак детектива. Как там… Сок, поджаренный бекон, виски на два пальца и сигара, толщиной в один палец. Но заикаться о завтраке я не рискнул — Лола спешила. В порядке мести за ее неженскую деловитость я сообщил:
— Бордели сейчас в моде.
— Ты о службе знакомств?
— Нет.
— Тогда к чему брякнул?
— К тому, что в Германии открыли бордели для собак.
Лола была уже в прихожей. Все-таки я успел дать совет:
— Ты бы лучше открыла, скажем, школу гейш…
— Для чего?
— Для тренировки интимных мышц, — вспомнил я газетную рекламу.
— Лейтенант, девушки у меня не только знакомятся, но и просвещаются. Была встреча с модельером, сексологом и филологом-германистом..
— На гармошке играл?
— Кто?
— Филолог.
— Не гармонист, а германист. Знаток германской литературы и языка. Побежала…
Лукерья ушла, чмокнув меня в щеку губами холодными, словно клеенчатыми. Я остался не только без завтрака, но и без обеда. Возможно, и без ужина. Она может вернуться к полуночи. А все дело в том, что Луша — общественница, как сейчас принято говорить, по жизни. Нет, дело в другом: сводническую работу, то есть Службу знакомств, она ставит выше борьбы с преступностью.
Я выпил вторую чашку кофе — в отгул можно. И принялся лениво перебирать Лолины бюллетени, проспекты и газеты с объявлениями о знакомствах. Одно, краткое, как магазинный ценник, удивило. «Выгоревшая шатенка восемнадцати лет, фигура ладно скроена, но романтично сшита, ищет человека, для которого главное в жизни — поэзия и любовь». Ни Зодиака, ни объема груди, ни веса… Неужели на эту скроенную-сшитую галиматью кто-то откликнется? Пословицу я вспомнил: неладно скроен, да крепко сшит.
Звонил телефон. Наверное, Лола что-нибудь забыла, но трубка закашлялась характерно: словно пробовали завести мотоцикл.
— У меня отгул, — пресек я посягательство.
— Тогда твое место в НИИ или в конторе, а не в уголовном розыске.
— Есть, товарищ майор, — мгновенно согласился я, потому что насчет отгула выдал дурь.
— Палладьев, — другим тоном спросил начальник, — покойников боишься?
— Уже привык, — догадался я, что предстоит выезд на место происшествия.
— А ходячих?
— Кого «ходячих»?
— Покойников.
— Не встречал, товарищ майор.
— Тогда вместе с Фоминым прошвырнись на Старое кладбище. Граждане жалуются на привидения.
Самое популярное чувство — любовь, самое редкое — чувство юмора. Последним майор обладал, но его редкие шутки воспринимались как неожиданный чих. Поэтому я уточнил:
— Прошвырнуться на кладбище сейчас?
— Палладьев, ты что, в зоологии не разбираешься? Разве днем покойники из могил вылезают?
— А когда вылезают?
— В полночь, лейтенант, в полночь.
Может быть, с чувством юмора напряженка не у начальника, а у меня? Я проверил:
— Товарищ майор, встретим привидение — и что делать?
— Лейтенант, ты же каратист…
11
Юмор я люблю, но он должен быть понятным, как хороший анекдот. Майор шутил? Если привидения связаны с ограблением цыганского барона, то кладбище нужно оцеплять, а не шататься двум оперативникам.
Со вторым оперативником, Всеволодом Фоминым, мы сидели в одном игрушечном кабинетике и были подобны, как те самые школьные треугольники. Одногодки, лейтенанты и необстреляны. Только я привлекательный шатен, а Севка жутковато-черен, но не негр.
В двадцать три сорок мы с ним прошли под кирпичными арочными воротами и ступили в мир тишины. Севка ему, миру тишины, позавидовал:
— У меня дядя живет на юге в своем домике. Райский покой. Арык журчит, изюм растет, урюк цветет.
— Майор-то шутник, — задумался я вслух.
— Ты к чему?
— Не послал ли нас в воспитательных целях? Чтобы ничего не боялись. Отправлял же он меня в морг допрашивать мертвеца.
— Майор шутник, но не дурак.
— Веришь в ходячих покойников?
Кладбищенская контора находилась в одноэтажном здании, похожем