Он ввел в нее один палец, и Янис застонала, прекрасная, понимая, что будет дальше. Леон нащупал точку, большой палец положил на клитор. С каждым новым кругом усиливал нажим, глядя, как глаза Янис закатывались от удовольствия. Ее начала бить крупная дрожь, бедра задергались. Леон нажимал все сильней. И когда судорога скрутила тело, с силой ворвался в ее лоно, не вынимая пальца.
Янис пропала, она растворилась, исчезла. Все существования сузилось до его пальцев и члена, что вбивался в нее. Леон ускорял темп. Не входил, а ударял. Он следил за каждым выдохом, каждым сорвавшимся стоном. Одной рукой держался за стол, второй разрывал ее изнутри, растягивал. Палец выводил нужную точку, приближая ее к взрыву.
Однако случилось то, чего не должно произойти.
Шнурки, что использовали так часто, прохудились. Янис извивалась, а в какой-то момент дернула руками и ощутила, как веревка треснула. Не осознавай опасности, она сжала плечи Леона.
Наслаждение сменилось жгучей вспышкой боли. Янис по-настоящему закричала — уже не от удовольствия. Она распахнула глаза и увидела пылающую ярость.
Леон выкрутил ей запястье и отвел в сторону. Гнев мощной волной ударил в грудь.
— Я говорил тебе никогда не трогать меня?!
Все это время, что импульсы от запястья тянулись до плеча, Леон не выходил из нее.
Леон смотрел, как катилась слеза. На вторую. Сделал толчок. Вновь сжал покалеченную кисть. Янис вскрикнула. Он вновь толкнулся, нажимая на клитор.
Он знал — так делать нельзя. Янис больно. Но что-то другое завладело им в этот момент. Страшное и темное, то, чего Леон боялся в себе. Через силу он отпустил ее ладонь, но выходить не стал. Большим пальцем провел по шраму, безмолвно спрашивая разрешения. Янис прильнула.
Тогда он схватил ее волосы и грубо притянул к своему лицу.
— Никогда так делай, — нежно прошептал он. — Ты же знаешь, я не могу контролировать себя.
Лазарь обязан быть чист.
Он вновь толкнулся в нее.
— Ты простишь меня?
Поцеловал скулу, осторожно прикусил. Янис открыла ему шею, и он последовал просьбе. Лишь бы загладить вину.
— Простишь?
Облизнул мочку уха, посасывая. Как нравиться ей.
— Да, — ответила честно. Наслаждение вернулось в ее голос.
Тогда он снова натянул ее волосы, губами поймал вскрик.
Янис позволяла ему то, чего он сам не мог позволить себе.
4
Они сидели с Фаязом у какого-то ручья. Вода приносила Леону успокоение. Казалось, она уносила всю мерзость, что жила внутри. А еще навевала воспоминания. О доме. О прошлой семье.
Весна медленно кралась, расширяя ручейки. Местами просачивалась трава, а воздух стал теплей. Солнечных дней становилось больше, и изредка они наведывались сюда, посидеть на камнях, спокойно покурить и поговорить. Иногда приходила Иванна, никогда Елена. После ухода Дмитрия она стала затворником, вечно пропадающим на работе. Леон ничего не мог сделать, на его уговоры сестра не поддавалась, и ему приходилось смиренно сидеть и наблюдать.
Нельзя отрицать, что Елена училась жить с новой собой. От этого его ненависть к Дмитрию чуть померкла. Но не исчезла. Худшие дни пусть и прошли, но все еще жили в его памяти. Елена тосковала, а он был бесполезен. Она нуждалась в его помощи, а он ничего не мог сделать.
Прямо как тогда.
— Хватит думать, — перебил его мысли Фаяз. — Тебе не идет.
И прикурил сигарету.
— Всем идет думать. Попробуй, может, приноровишься.
Но Фаяз не собирался отступать. Зажав закрутку между зубов, он повернулся корпусом к Леону и показательно оглядел его.
— У тебя рожа такая, знаешь. Извороченная. Тебе вообще думать нельзя. Вид портит.
Леон ухмыльнулся и уставился на воду.
— Тебе бы подружку завести.
Слова Фаяза неприятно кольнули, но Леон лишь оскалился, продолжая хранить молчание.
— Я знаю, что вы с Янис не особо ладили, но как-то вот так…
— Дело не в Янис! — почти прорычал Леон.
Рядом с ним он почему-то становился мальчишкой. Фаяз действовал на него странно. Вступив к нему в отряд, Леон наконец-то по-настоящему скинул с себя бремя правления, прекрасно вписываясь в местную иерархию. Фаяз никогда не давал ему заскучать, обучал и приглядывал.
Почему-то в такие моменты он вспоминал отца. А потом злился на себя.
— Я знаю, — спокойно, почти ласково ответил он. Но, видя, что мальчишка еще не готов к этому разговору, отвернулся. — Видишь эти облака? — Он ткнул пальцем в небо. Леон нехотя перевел взгляд. — Иванна каждый чертов раз спрашивает меня, на что они похожи. И знаешь что? Я отвечаю абсолютную чушь! Первое, что приходит на ум. Ты спросишь, зачем я это делаю, так я отвечу…
Здесь могла быть долгая и поучительная история. Фаяз вообще любил долго и нудно рассказывать жизненные мудрости, которые сам же и придумал. Но сегодня Леон решил перебить его.
— Какого это? — Он старался, чтобы его голос звучал ровно, насмешливо, но на следующем предложении безнадежно провалился: — Любить без ответа.
Фаяз засмеялся. Потом замолчал. Отбросил сигарету.
— Это как тонуть, — начал он. — Тебя тянет и тянет. Смотришь вниз, а дна нет. Наверху свобода, но перед тобой толща воды. Тебе кинули трос, а схватиться не можешь. Вроде все есть, а спасение недоступно.
Оба замолчали, думая о своем.
— Ты еще молод, Леон. Я понимаю, что… все сложно. Но Елена, — Леона передернуло, — это не конец.
Леон, конечно же, был согласен. Елена не конец — она начало.
— Ты должен перестать держаться за нее. Это будет сложно, но только так ты сможешь помочь себе.
— Чтобы помочь, нужно захотеть. А я не хочу.
И это была правда. Несмотря на боль и страдания, Леон хотел всего этого. Такова его жизнь. Когда-то Елена спасла его. Теперь он всегда будет спасать ее. Будет рядом в той роли, в которой он нужен. Сделает все для ее счастья.
Он выдохнул. Ему стало легче. Леону попросту нужно было услышать. Чтобы понять самому.
— Ты должен сказать ей, — произнес Леон.
— Кому? — Фаяз сделал вид, что не понял.
— Иванна любит призрака. И всегда будет любить. Как она думает. Но вы уже слишком многое прошли вместе, чтобы остаться просто Фаязом и просто Иванной. Скажи ей.
Фаяз прыснул со смеха.
— Глупый ты еще.
Но Леон собрался, посмотрел на него.
В такие моменты Фаяз чувствовал некую гордость за этого парня. Леон всегда ставил себя непобедимым, непоколебимым. Но все была фальшь. Мальчишка в душе, снаружи солдат. Фаяз же видел,