Кровь стынет в жилах от его появления. Потому что если Дима меня тогда хоть чуть-чуть любил, то вот его друг открыто ненавидел и презирал. Он и сейчас смотрит на меня тем же безразличным, сканирующим взглядом, будто я грязь под его начищенными ботинками.
Он смотрит на меня с отвращением, а в моей голове проносится тот самый день, когда я пришла, чтобы сообщить Диме о ребенке. Тот самый день, когда Журавлев встретил меня на пороге особняка и бросил сквозь зубы: «Пошла вон отсюда».
— Что ты здесь делаешь? — хрипло шепчу, глядя на него во все глаза, покрываясь холодным потом.
Он делает шаг вперед, и я инстинктивно сжимаюсь, чувствуя болезненный хват охранников на своих руках. Сейчас это все, что осталось от моей воли и гордости… Сейчас я не способна себя отстаивать. Потому что меня держат. Потому что смотрят так, словно я не человек. Потому что пугают до чертиков одним своим видом…
— Ну, ты уже в курсе, что Астахов идет в политику, — смотрит мне прямо в глаза. — Поэтому теперь тебе нужно подписать кое-какие бумаги. — Он тянется к папке, которую до этого держал под мышкой.
— Что?
— Договор о неразглашении. Никто не должен знать, что у Астахова есть ребенок. Пока.
— Это не его ребенок, — шепчу, чувствуя, как подкашиваются колени.
После всего они еще смеют приходить ко мне, заявлять права на моего сына и подсовывать какие-то договоры?
— Правда? — его губы расплываются в холодной, лицемерной улыбке. — А вчера ты говорила другое.
— Я?
— Хватит строить из себя дуру, — он резко сует мне в руки раскрытую папку. — Подписывай, Карина, — давит голосом, в котором проскальзывает нетерпение.
Виктор оглядывается и поднимает воротник пальто. Выглядит так, словно ему неуютно здесь находиться. Не рядом со мной, а в нашем районе. Простом, тихом, не имеющем никакого отношения к миллиардерам, в чьих кругах он вертится. Виктор всегда испытывал пренебрежение к обычным людям, несмотря на то, что они с Астаховым сами поднялись с самых низов.
Смотрю на его каменное лицо, которое стало олицетворением моего унижения, и понимаю, что эти документы станут моим молчаливым согласием на все, что они потом со мной вздумают сделать.
Моя рука сама тянется к ручке. Пальцы обхватывают холодный металл, и я чувствую, как что-то внутри меня ломается.
— Ты долго будешь ломать эту комедию? — раздражается Журавлев. — Хотя я всегда знал, что ты дура, но чтобы настолько. Звонить к нам в офис с угрозами и думать, что мы тебя не найдем?
Его слова обрушиваются на меня ледяной лавиной. В глазах темнеет, а в ушах начинает звенеть.
— Я… я не звонила, — лепечу в полном смятении. — Какие угрозы?
— Мы вышли на тебя меньше чем за сутки по адресу регистрации. Чем ты вообще думала? Не получилось нагнуть Димку в прошлый раз, поэтому решила подсуетиться снова? Денег захотела?
Кто-то… кто-то позвонил им и назвался мной? Кто-то, кто знает про Илью? Ледяная стрела страха пронзает меня насквозь. Кто мог это сделать?
— Ты правда думала, что тебе заплатят?
Виктор смеется, а у меня все внутренности узлом завязываются.
— Глупо, Карина. Очень и очень глупо.
Ваши лайки и комментарии очень важны на старте истории)
3
Смотрю на него, и мой взгляд, еще секунду назад полный слез, становится таким же холодным, как у Виктора. Расправляю плечи, выпускаю ручку из пальцев и четко произношу:
— Я не буду ничего подписывать.
Журавлев прищуривается, словно не верит своим ушам. Демонстративно и насмешливо прикладывает ладонь к уху, склоняясь надо мной.
— Чего? Я что-то не расслышал?!
— Я не подпишу, — цежу сквозь зубы.
Может быть, я пожалею. Может быть! Но я не пойду у него на поводу, не стану их марионеткой.
— Нет? — Виктор застывает, а его надменная маска на секунду сползает, обнажая чистое недоумение.
— Я понятия не имею, кто и зачем звонил в ваш офис, но это была не я!
Делаю шаг вперед, и охранники, ошеломленные моей внезапной переменой, инстинктивно ослабляют хватку.
— Ты, кажется, понятия не имеешь, с кем связываешься, дура! — шипит Журавлев мне в лицо.
— Не знаю? Поверь, я в курсе. Ты просто цепной пёс, который лает по команде Астахова, воображая, что он тебе друг! — зло шепчу, слыша в своем голосе сталь. — Ты всегда выполнял за него всю грязную работу. Знаешь, я об этом не задумывалась никогда, но что, если это была твоя инициатива тогда? Что, если ты не пустил меня тогда в дом не по указу Димы? — выпаливаю какие-то бредни. Чтобы Астахов и не знал? Смешно!
Виктор молчит, стиснув зубы, испепеляя меня яростным взглядом.
Хватаю воздух губами, чтобы закончить свой дерзкий монолог. Силы уже на исходе, а я не договорила.
Дергаю руками, чтобы высвободить их из хватки охранников, и на этот раз мне позволяют это сделать.
Мельком обвожу взглядом свои ладони, а потом впиваюсь глазами в Журавлева.
— Передай Астахову, что если ему что-то от меня нужно… — делаю еще один шаг, сокращая расстояние между нами, — пусть приедет сам, а не присылает непойми кого…
Скулы Виктора белеют от напряжения и ярости. Он готов разорвать меня на части прямо сейчас.
— Ты сильно пожалеешь об этом, — выдавливает сквозь стиснутые зубы, касаясь напоследок моей щеки ладонью.
— Я уже давно пожалела, что связалась с вами, — шепчу в ответ и, круто развернувшись на пятках, поворачиваюсь к нему спиной.
Каждый мускул в моем теле напряжен в ожидании, что Виктор выйдет из себя. Что ударит, схватит, закричит. Но ничего не происходит. Я слышу, как хлопают двери машины, и, ускорив шаг, иду обратно к дому.
Плечи подрагивают, пальцы на руках тоже. Я чувствую, как по щекам начинают катиться слезы. Это все страх. Он такой сильный, что я еле-еле смогла его побороть. Буквально десять минут — и меня снова придавливает к земле.
Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, чем все это закончится.
Я иду. Не бегу, не спотыкаюсь, а именно иду. Шаг за шагом. И только когда заворачиваю за угол, понимая, что он меня не видит, ноги подкашиваются. Прислоняюсь к шершавой стене старого дома, и меня