В ушах звенит от собственной дерзости. Я только что назвала Виктора Журавлева цепным псом. Я бросила вызов Астахову.
Точно дура.
Что я вообще наделала?
Они не оставят это просто так.
Астахов… он же приедет. Теперь точно. Я в этом почти не сомневаюсь. Вопрос только когда...
4
Дрожь понемногу отступает, сменяясь ледяным спокойствием.
Да, я боюсь. До тошноты, до дрожи в коленях. Но теперь этот страх меня не парализует, нет. Наоборот, он заставляет мозг работать быстрее.
Отталкиваюсь от стены, вытираю тыльной стороной ладони мокрые щеки и глубоко вдыхаю. На дворе глубокая осень. Ночью температура уже давно опускается ниже нуля. Ледяной ветер пробирает до костей и раздувает волосы, превращая укладку в птичье гнездо.
Шмыгаю носом, выдыхаю и понимаю, что вопрос «Что я наделала?» становится неактуальным.
Панический, почти парализующий страх отступает, и ему на смену приходит холодная, расчетливая рациональность.
Я должна понять, что мне делать дальше. Как себя вести. Как обезопасить нас с сыном.
Дотерев остатки слез, достаю телефон и звоню в фирму, куда меня пригласили на собеседование. Долго извиняюсь, что опоздаю из-за сломавшегося транспорта. Вру, но, вроде, выходит убедительно. В итоге эйчар входит в мое положение и переносит собеседование на завтра.
Благодарю за понимание, скидываю звонок и почти бегом возвращаюсь домой.
Когда захожу в квартиру, понимаю, что вернулась в свою крепость. Здесь не страшно. Здесь всегда поймут и поддержат. Здесь защитят и будут просто любить.
— Карин? — слышу папин голос позади. — Ты чего так рано вернулась?
— Пап, — разуваюсь, не поворачиваясь к нему, — на завтра собеседование перенесли, у них там какое-то срочное совещание.
— А, ну понял. Мы с Илюхой играем.
— Я подойду сейчас, руки помою, — тараторю, до сих пор не повернувшись к папе лицом.
Когда слышу его шаги, выдыхаю, снимаю верхнюю одежду, быстро прячу в шкаф и перебежками добираюсь до ванной.
Там тщательно умываю лицо, глубоко дышу и, нацепив улыбку, иду в комнату.
Илюша, сидя на полу, с восторгом катит машинку. Он поднимает на меня глаза, и его лицо озаряется улыбкой.
— Ма!
Вот он. Мой любимый мальчик. Человечек, ради которого я преодолею все трудности. Подхожу к коврику, опускаюсь на колени и крепко-крепко обнимаю его, закрывая своим телом, как щитом.
— Дочь, я вздремну схожу, — предупреждает папа.
— Конечно, иди, — часто киваю и беру у Ильи из рук машинку, которую он мне протягивает.
Часа через два дверь в квартире хлопает, и я вижу в дверном проеме нашей с Илей спальни голову сестры.
— Ну как собеседование? Я на обед специально домой прибежала, рассказывай, как прошло.
— На завтра перенесли.
Поднимаюсь, беру Илью на руки, и он тут же обнимает меня за шею своими пухлыми ручками.
— Посидишь с Илюшей завтра пару часов? Ты же выходная.
— Конечно! — сестра сразу оживляется.
Илюшу в нашем доме любят все. Души в нем не чают.
— Спасибо, Марин.
Благодарю сестру, меняю Илье подгузник перед тем, как уложить на дневной сон, и, пока занимаюсь этим, в голове складывается план.
Я пойду не только на собеседование. Нет. Еще завтра я пойду в юридическую консультацию, чтобы узнать, как можно противостоять таким, как Астахов.
Я не позволю ему испортить нам жизнь. Ни за что!
Укладываю Илюшу на кровать и ложусь рядом с ним.
Пока сын присасывается к груди , открываю браузер в телефоне и вбиваю в поиск: «Юристы по семейному праву».
Если истрия вам нравится, очень прошу поставить лайк (звездочку) в карточке книги, там где аннотация
5
Как только Илюшино дыхание становится ровным и глубоким, я аккуратно накрываю его одеялом и, стараясь не издать ни звука, выхожу из комнаты, плотно прикрывая за собой дверь.
Маринка еще тусуется дома, отлынивая от работы, и без зазрения совести жарит котлеты на ужин. Сегодня ее очередь готовить.
— О, уснул? — спрашивает, как только я захожу на кухню.
— Уснул, — киваю, чувствуя страшную усталость.
Всему виной встреча с Журавлевым, будь он неладен!
— Чай будешь, Карин? — бросает сестра через плечо, а когда поворачивает голову, видимо, замечает мое выражение лица. — С тобой все в порядке? — Она откладывает лопаточку и нажимает кнопку на чайнике.
Пожимаю плечами и, подойдя к столу, опускаюсь на стул.
Сестра начинает суетиться вокруг: ставит чашки, заглядывает в сковороду со шкварчащими котлетами, а потом вытаскивает из холодильника пирожные.
— Мам вчера купила, — трясет коробку.
— Класс, — улыбаюсь, но получается неискренне.
Почему-то только сейчас мне в голову приходит одна простая вещь — Маринка утром первая заговорила про Астахова. Мы не вспоминали о нем последний год точно. По крайней мере, вслух даже имени его не называли, а теперь она почему-то о нем заикнулась. Почему?
Виктор сказал, что я звонила им в офис и угрожала. Он был в этом уверен.
А что, если это Марина? Может быть, она поэтому про Димку утром и вспомнила?
— Марин…
— М?
— Почему ты утром говорила про Диму?
Маринка на секунду замирает, и ее брови съезжаются к переносице.
— Этого козла? Да не знаю, к слову пришлось, — хмурится. — О нем в последнее время из каждого утюга трубят. Выбесил. Сидит там, весь такой лощеный, рассказывает, как пролетариату уровень жизни поднимет. Врет и не краснеет, урод!
Марина всегда была вспыльчивой и более эмоциональной, чем я, поэтому подозревать ее в шантаже я будто бы не имею права. К тому же, она моя сестра и никогда бы так не поступила, не сказав мне. Ведь правда?
— А что, Кари?
— Я сегодня видела Журавлева, — произношу полушепотом, и Маринка роняет из рук лопаточку.
— Чего? Когда? Где?
— У нас во дворе. Он приезжал. С охраной.
Зажмуриваюсь. Леденящий ужас той сцены накатывает по второму кругу, и мне приходится сильно постараться, чтобы взять себя в руки.
Первые минуты я даже не могу произнести ни слова. Молчу, глядя на свои пальцы, умиротворенно лежащие на коленях. Но это лишь с виду. На самом деле костяшки так напряжены, что я не смогу их сейчас согнуть.
— Что ему