Сын потянул брезент, открывая пустоту и запустение. Им явно давно не пользовались…
— Жаль… — вздохнул Тима, а Сабина неожиданно закрыла лицо руками и заплакала. Очень громко, горько, натужно. Без слов и попыток объяснить, но со всхлипами, разрывающими сердце.
— Сабина… — я присела на ее уровень и просто крепко обняла. Тима смотрел на нас непонимающе, но от бассейна отошел. Я тоже не могла объяснить произошедшее: просто чувствовала, что так нужно. Дочка Сафарова обвила мою шею худенькими ручками, так мы и сидели, пока плач не стал затихать, превращаясь в икоту.
— Саби! — услышала голос Адама. Через минуту он оказался на заднем дворе. Я качала на руках его малышку и смотрела на него. Он волновался за дочь, любил ее и искренне переживал. На мгновение сердце укусил червячок ревности: а моему сыну не досталось и толики его заботы… Но я быстро подавила это гадкое чувство. Сафаров не знал о сыне, а его дочь совсем не виновата, что Адам выбрал ее мать.
Сабина разжала объятия, ая вытерла со щек крупные слезы.
— Расскажи мне? — попросила тихо, сама не зная, о чем. Что-то ведь расстроило малышку. Сабина достала карандаши и начала рисовать, затем протянула лист мне: цветочек и улыбка. Я посчитала это хорошим знаком.
— Спасибо, — Адам прошептал одними губами. Хоть в чем-то мы были заодно. Нужно обсудить с ним ситуацию: я обязана знать, что напугало девочку.
В восемь вечера после купания я шла к Сабине, чтобы сделать массаж. Сафаров поймал меня на лестнице.
— Я буду присутствовать, — объявил бескомпромиссно.
— Нет, — отрезала категорично.
— Саша…
— Адам.
Сафаров шагнул ко мне и навис темной тучей: брови сдвинул, губы поджал, взгляд строгий. А где спасибо, что сегодня справилась с истерикой Сабины? Правильно, зачем себя утруждать. Хватит и зарплаты.
— У тебя десять секунд объяснить, почему мне нельзя присутствовать, — строго заявил.
— Мне необходимо убедиться В твоих навыках.
Я толкнула Сафарова в грудь, чтобы не напирал и не давил энергетикой. Мне нужно пространство для маневра! На всякий случай!
— Моя нога разгоняется и бьет по яйцам за пять секунд, так что не напирайте, Адам Булатович! — пригрозила, когда сдвинуть эту суровую гору не получилось. Мы еще не подписали договор, поэтому можно стукнуть его, и не только по голове.
— Я слушаю, — высокомерно упер руки в бока. В домашней одежде и с влажными после душа черными волосами — он напоминал мне того тридцатилетнего мужчину, с которым мы сидели в одном кресле и обнимались под интересный фильм: мы его не смотрели, слишком поглощенные друг другом. Адам внешне практически не изменился, только серебристая вязь клубилась в густых волосах, а во взгляде — тяжесть только ему ведомых потерь.
— Мне нужно установить контакт с Сабиной. Она должна научиться доверять мне. Надзиратель не располагает к доверию, Сафаров.
— Я должен…
— Если ты во мне сомневаешься, утром мы с Тимом уедем, — и я не шутила. Мне надсмотрщик не нужен. Либо мы работаем комфортно, либо не работаем. Адам молчал, но наши взгляды сходились, сцеплялись, танцевали, словно удары хлыста. — Нам сложно рядом… — тряхнула волосами и развернулась в противоположную сторону. Приезжать сюда изначально было плохой идеей.
— Олененок, — удержал меня за локоть.
— Не смей! — зашипела. — Не называй меня так! Никто не должен знать, что мы… — а кем, собственно, мы были? — Что мы были знакомы раньше, — прекрасная обтекаемая форма.
— Иди, я верю тебе. В десять жду во дворе, там беседка, нужно обсудить детали и подписать документы.
У меня в руках были разогревающая мазь, чистое полотенце и телефон. Возможно, включу успокаивающую мелодию, если Сабина захочет. Надеюсь, она уснет на массаже: иногда он очень чувствительный, поэтому я старалась максимально расслаблять пациента, а потом надавливать на болезненные точки.
— Саби, включить музыку или, может, сказку рассказать? — предложила я. Девочка задумалась. — Коснись моей руки, когда решишь. Она кивнула. Да, нам нужно учиться общаться. — Музыка? Сказка? — на последнем Сабина коснулась моей ладони.
Я вспомнила мультик про деда Мороза и лето. Почему-то она показалась актуальной и доброй. Разогрела в руках мазь и приступила к процедуре. Когда закончила, Сабина уже спала.
— Все будет хорошо, малышка, — погладила по темным кудряшкам. Мне хотелось, чтобы у этой девочки все было хорошо. Пусть ее голосок звенит колокольчиком в этом доме.
Было около десяти, когда я, поцеловав сына, отправилась разыскивать беседку. Я еще не до конца изучила дом.
Во дворе было очень тепло, стрекотали сверчки и сладко пахло ночными цветами. Не слышно машин, свет на территории приглушен, воздух приятный, без пыли и смога дорог.
— Ты хотел что-то обсудить? — нашла Сафарова и большую беседку. Она пряталась в зарослях раскидистой ивы. Летняя ресторанная резиденция. Адам на каком-то хитром барбекю, встроенном прямо в стол, готовил стейки, рядом бутылка чего-то французского, на стойке овощи, хлеб, нарезки. Еще были документы.
— Я закрыл твою ипотеку, — кивнул на бумаги, лежавшие недалеко от моей руки. — Позвони завтра в банк и получишь подтверждение.
— Спасибо, — я взяла бумаги, — это большие деньги… — только сейчас осознала это.
— По меркам Москвы — нет, — спокойно парировал, щипцами переворачивая мясо.
Сафаров явно успокоился и не собирался снова прессовать меня. Интересно, а два крупных куска говядины он реально сам съест?
— Одиннадцатый час, — ткнула пальцем в мясо, — нужно следить за холестерином.
— Я слежу, поэтому для меня салатик, — указал на овощи в большой глубокой тарелке. — Контракт прочитай и подпиши, — протянул мне другой документ.
Все очень стандартно. Почти. Я дошла до раздела «особые условия»:
Работодатель и работник обязуются общаться уважительно, блюсти честь и достоинство, не допускать сексуализированного насилия, домогательств и любых других действий сексуального характера.
Оскорбления, неподобающее общение, поведение, наносящее вред одного человека другому служат поводом для расторжения договора. Грубое нарушение личного пространства, психологическое давление, травля, запугивание, дискриминация также ведут к расторжению трудового договора.
Я подняла на Сафарова озадаченный взгляд;
— Это трудовой договор или пакт Молотова-Риббентропа?
— Договор о ненападении. Чтобы нам обоим было спокойнее.
— Ты боишься, что я тебя сковородкой огрею?
— Боюсь, что рука коварной женщины дрогнет над моим кофе и лишит меня потенции.
— Меня твои дела ниже пояса не интересуют, — взяла в руки ручку.
— Слабительное тоже так себе удовольствие, — Адам убрал мясо с огня, профессионально упаковывать его в фольгу.
— Я реально с этим в суд могу пойти?
Адам кивнул.
— А если мы не сойдемся с твоей дочерью, то отпустишь меня?
Сафаров закатил глаза и потянулся через стол ко мне: