— Присаживайся, — Саша указала на стул в скромной, но чистой кухне, а сама принялась хлопотать у плиты. Через несколько минут передо мной стояла тарелка с румяной картошкой, а сверху — яйцо пашот. Я удивился такому сочетанию, но сын пояснил. Сухо и конкретно, но говорил со мной. Мамин защитник. Уверен, не столько из-за себя злился, сколько из-за матери. Хороший у нас сын. Этим, кстати, в меня: в спорах между родителями я всегда был на стороне мамы.
— Вот так, — и вилкой разрезал яйцо, — желток как соус. Это вкусно. Мы по телевизору увидели и повторили.
— Там еще черная икра была, — тихо рассмеялась Саша, обхватив кружку длинными пальцами. Она не садилась, а стояла у окна и смотрела на нас.
— Фу, рыба, — скривился Тим.
— Присаживайся, — я не мог сидеть, да еще и есть, когда женщина стоит.
— Я не…
— Садись, — и сам взялся за ней ухаживать. — Только пашюот я не умею готовить, — наложил картошечки ей.
— Ничего, я с салатом.
Я вроде не голодный, но готов был вылизывать тарелку, очень вкусно, сытно и без
пафоса. По-домашнему.
— Спасибо, — посмотрел на Сашу.
— Пожалуйста, — она поднялась. — Я сейчас… — и покинула нас. Тим тоже все съел.
Теперь мы сидели напротив друг друга, и, надеюсь, он сможет поговорить со мной.
— Тим, можешь выслушать меня? — я сразу понял, что с ним не нужно сюсюкать и лукавить тоже не стоит.
Он молчал, но не уходил: оставался за столом.
— Мама сказала, что ты не знал обо мне, — неожиданно произнес.
— Не знал, — хрипло ответил. — Но от этого не легче. Тим, я очень виноват перед твоей мамой. Я понимаю, почему она смолчала, — опустил голову. — Такое у нас прошлое. К сожалению, я не могу вернуться назад и исправить его. Нет у меня машины времени, — развел руками, грустно усмехнувшись.
— Жаль, что ее не бывает, — сын громко вздохнул. Научно-исследовательский интерес у него в крови.
— Знаешь, сы… Тимоша, — пока рано, — прошлое не изменить, но есть будущее, и оно в наших руках. Я очень люблю твою маму. Я очень люблю тебя, — искренне признался. — Я хочу стать тебе настоящим отцом, — открыто смотрел на него. — Ты сможешь принять меня, сынок? — вложил всю любовь в одно слово.
У меня в глазах защипало, когда заметил вскипевшие слезы моего Тимофея. Он держался, как мог, но все же они побежали по детским щекам.
— Папа… — несмело назвал, и я обнял его, перетаскивая на руки. Он уменя мужик, но при всем этом еще и ребенок. Мы можем вместе поплакать — голова к голове.
Саша вернулась на кухню и увидела нас именно такими. Она улыбалась, прислонившись к косяку двери.
— Может, домой поедем? — негромко предложил я. — Бабушка Юля с Саби очень ждут нас, — смотрел на сына.
— Сейчас? — Олененок прошлась взглядом по кухне и столу с неубранной посудой.
— Мам, давай поедем, — Тим был не против, а я счастлив. Это полное и незамутненное счастье!
— Только если поможете убраться, — хитро подмигнула Саша.
Тим сразу вскочил, я тоже закатал рукава.
— Давай так: я мою, ты вытираешь, — распределили обязанности.
— Давай, — сын тут же включился. — А ты, мама, отдыхай. Мы с папой сами.
Мы с Сашей встретились глазами: все у нас будет, ничего не потеряно безвозвратно.
Со всеми сборами в Москву попали только к шести вечера. В клинике я воспользовался служебным положением и сделал для себя внеплановый выходной, но телефон все равно разрывался: приходилось решать вопросы онлайн. Вечерние пробки тоже никто не отменял.
— Мы дома! — крикнул на всю гостиную. Я не предупреждал маму, что мы едем. Пусть будет сюрпризом.
— Сынок… — она увидела нас и застыла на лестнице, во все глаза рассматривая старшего внука. Зато Сабина уже обнималась с братом и своей мамой. Сашу она называла только так.
— Мама вернулась! — улыбалась и висла на шее.
— Привет, Тимоша, я твоя бабушка, — мама спустилась, улыбаясь и плача одновременно.
— Здравствуйте. Я знаю, — сын еще немного стеснялся.
— Как знала, что нужно готовить на всю семью! — с полотенцем вышла тетя Роза, и обстановка сразу наполнилась ароматами дома и вкусной еды. Мы с Сашей переглянулись, когда наша бабушка приватизировала внуков. Теперь мы точно дома.
Уже ночью, когда все легли, мы устроились на диване в гостиной и тихо шептались.
— Твой отец приходил.
— Я встретил его, — перебирал пшеничные волосы. — Он тебя не обидел?
— Он извинялся… — неуверенно произнесла. Не простила, а я не мог осуждать за это.
— Саша, девочка моя, — теснее прижался к ней, — я уважаю родителей, они дали мне жизнь, вырастили, заботились, но они тоже не всегда правы. Я не из тех, кто скидывает свои обязанности отца на родителей, ты ведь тоже?
Дождался, когда утвердительно кивнет.
— Их в нашей жизни будет столько, сколько мы сами решим. Папа во многом был не прав, как, собственно, и я. Он не будет лезть в нашу жизнь. Я не позволю, — поцеловал ее ладони.
— Он казался искренним… — задумчиво проговорила и, лежа на моей груди, извернулась, чтобы видеть мои глаза. — Он одобрил твой брак с Мадиной?
Вот мы и подошли к искреннему и честному разговору о моем слове, женитьбе и вдовстве.
— Нет, — начал рассказывать с самого начала. Саша не перебивала, но я слышал, как под моей ладонью гулко билось ее сердце.
— Неужели я беду накликала… — неожиданно заметила, поднимаясь.
— В смысле?
— Когда я уходила, то пожелала, чтобы ты никогда не был счастлив, — обняла себя руками.
— Мадина болела с детства. Ты здесь совершенно ни при чем. Ты не злая, Олененок. Ты никому не способна причинить вред.
— Но ты…
— Я — да. Я был не счастлив. Я ни минуты не был счастлив без тебя.
— А дочь? — тихо заметила.
— Это другое, Олененок. Как мужчина, как муж, как любовник, как человек, который не имел своей половины. Тим — моя частичка. Сабина — моя частичка, но моя настоящая половина ушла по моей вине, — снова уложил Сашу на себя. — Теперь ты со мной, и я даю свое мужское слово, что ни одной горькой слезинки не упадет из твоих глаз по моей вине. Я теперь тебе принадлежу, и ты можешь делать со мной все, что захочешь. Клянусь.
— Прямо все? — и начала щекотать меня. Помнила, что я этого дела боюсь.
— Так, — повязал ее ногами, — предлагаю сейчас заняться делом… — и погладил нежную кожу бедра.
— Прямо здесь? — воскликнула