Алые капли крови Морфроста. Линии дотянулись, коснулись – и кровь вспыхнула, превратилась в серебристо-голубую, ледяную, холодную. Первая связь.
Алая лужа крови Оберона. Линии поползли туда быстрее, увереннее. Нашли, коснулись – кровь взорвалась огненно-красным, жарким, палящим. Вторая связь.
Тёмное пятно крови Лиса – там, где он лежал. Линии метнулись к нему жадно, отчаянно, достигли – и кровь потемнела до бронзово-оранжевого, цвета опавших листьев, цвета заката. Третья связь.
Четыре точки вспыхнули одновременно – золотая, серебряная, алая, бронзовая. Четыре луча ударили в небо, сплелись наверху, образовали купол. Но чего-то не хватало. Центра.
Я посмотрела на последний флакон в руке – на чёрно-белую жидкость, что не смешивалась. Кровь падших. Королей Тьмы и Света.
Руки дрожали, когда я откупорила пробку. Запах ударил – одновременно сладкий и горький, холодный и горячий, прекрасный и отвратительный. Противоречивый, невозможный.
Я перевернула флакон над центром – там, где лежало эфемерное тело Кейлана. Жидкость потекла: чёрная и белая одновременно, отдельными струями. Но когда коснулись земли – взорвались.
Свет и тьма столкнулись, закружились, сплелись в спираль – белое и чёрное, день и ночь, начало и конец. Из точки столкновения хлынула волна силы, накрыла меня, швырнула назад, но я удержалась на коленях.
Земля задрожала, треснула. Из трещин полился свет – древний, первозданный, такой яркий, что глаза слезились. Руны на бумаге загорелись.
Я подняла её дрожащими руками и посмотрела на слова. Они плясали перед глазами – чужие, непонятные, написанные языком, что умер тысячи лет назад. Я не могла их прочитать.
Но что-то внутри, что-то новое откликнулось. Магия Морфроста, его сущность, его знание. Оно проснулось, поднялось, заполнило меня.
Губы зашевелились сами. Слова полились – гортанные, резкие, холодные. Я не понимала их смысла, но они были правильными. Абсолютно правильными.
"Аш'тар велиум, кор'дэн тал'машир…"
Круг вспыхнул ярче. Четыре цвета – золотой, серебряный, алый, бронзовый – закружились быстрее. Температура метнулась: жар, холод, тепло, прохлада – всё одновременно.
Вел'тор эшарим, дол'кан аш'верим…
Ветер взвыл со всех четырёх сторон одновременно. Они столкнулись надо мной, закружились воронкой. Снег, дождь, листья, пепел – всё смешалось в один вихрь.
"Кал'вен дор'ашим – ТАЛ'ВЕРОН!"
Последнее слово вырвалось из груди криком – диким, первобытным, полным всего отчаяния, что накопилось внутри.
И мир ответил.
Сначала я почувствовала холод – такой резкий, что перехватило дыхание. Он ударил в спину, пронзил насквозь, достал до костей. Потом жар – обжигающий, невыносимый, будто я стою слишком близко к костру. Температуры сменяли друг друга волнами, и я не понимала, замерзаю я или горю заживо.
Земля под коленями задрожала – сначала едва заметно, потом сильнее, как будто что-то огромное и древнее просыпалось глубоко внизу. Трещины побежали по камням, светящиеся линии расходились от того места, где я пролила кровь падших. Они пульсировали в такт моему сердцу – или это моё сердце билось в такт им, я уже не могла понять.
Свет хлынул из разломов – белый, чистый, древний, как само мироздание. Он заливал всё вокруг, стирал границы, размывал очертания.
И тогда мир раскололся.
Не с грохотом. Не с болью.
Тихо. Почти нежно.
Как будто невидимая рука осторожно развела в стороны два полотна ткани, и я увидела то, что скрывалось между ними.
Изнанку.
Реальность стала прозрачной – не исчезла, а словно превратилась в тончайшее стекло. Я всё ещё видела поле боя вокруг себя: обломки стен, тела, снег, окрашенный кровью. Но сквозь эту картину проступала другая – такая же реальная, такая же осязаемая.
Белая пустота, бесконечная и безмолвная. Пространство, в котором не было ни верха, ни низа, ни времени. Только присутствие – тысяч и тысяч существ, что ждали здесь, застыв между бытием и небытием.
Два мира наложились друг на друга, и я существовала в обоих одновременно.
Я всё ещё сидела на коленях на холодных камнях портала. Руки болели от того, как сильно я сжимала их в кулаки. Дыхание вырывалось рваными всхлипами. Слёзы текли по щекам.
Но я также была там – в царстве духов, в месте между жизнью и смертью, куда смертные не должны заглядывать.
Я повернула голову – медленно, с трудом, будто двигалась сквозь воду.
Лис.
Он всё ещё лежал у обломка камня в нескольких метрах от меня. Раненый, окровавленный, бледный, как смерть. Рука безвольно лежала на груди, пальцы едва шевелились. Дыхание поверхностное, прерывистое.
Но глаза.
Глаза его были открыты – широко, потрясённо – и смотрели туда же, куда и мои.
Он тоже видел.
Видел, как пустота начала наполняться.
Фигуры проявлялись из ничего – сначала как смутные очертания, потом всё чётче, всё яснее. Одна. Две. Десять. Двадцать.
Они выходили из белизны, материализовались, как будто кто-то медленно прорисовывал их невидимой кистью. Прозрачные, светящиеся изнутри бледным сиянием. Призраки. Духи. Эхо тех, кто когда-то жил.
Воины в доспехах древних эпох – кованая сталь, кожаные ремни, мечи и копья. Женщины в развевающихся платьях, волосы заплетены в косы, какие я видела только на картинах. Дети с серьёзными лицами. Старики с печальными глазами. Лорды в вычурных одияниях. Слуги в простой одежде.
Они появлялись и появлялись – бесконечным потоком, заполняя пространство вокруг. Сотни. Тысячи. Целая армия мёртвых, что проснулась после долгого сна.
Свита Войны Падших королей.
Те, кто пал в битве, между дворами Света и Тьмы. Те, чья кровь пропитала эту землю так глубоко, что она помнила их до сих пор.
Они стояли безмолвно, образовывали круг – огромный, многослойный, непрерывный. Лица повёрнуты к центру. К тому месту, где я пролила кровь.
К нему.
Сердце сжалось так сильно, что на мгновение я не могла дышать.
Кейлан.
Его тело лежало в самом центре – там, где чёрная и белая кровь падших впиталась в землю. Эфемерное. Полупрозрачное. Бескровное, как у всех остальных духов.
Но такое знакомое, что в груди разрывалось от боли.
Он лежал на спине, руки сложены на груди, пальцы переплетены. Волосы рассыпались вокруг головы светлым нимбом. Одежда – та самая, в которой он исчез – развевалась от ветра, которого не существовало. Лицо спокойное, безмятежное, но в нём читалась такая глубокая печаль, что хотелось кричать.
Он выглядел так, словно просто уснул после долгого, изматывающего дня. Словно сейчас я могла бы подойти, коснуться его плеча, и он открыл бы глаза, улыбнулся бы мне этой своей редкой, тёплой улыбкой.
Но я знала, что это не так.
Я знала, что он был далеко – дальше, чем любое физическое