Патрик объяснил: после ритуала соединения четверть драконьей крови Олива обрела силу. Теперь в нём горит не только частица моей человеческой души, но и крохотный огонёк драконьего огня. Такого прежде никогда не случалось, и дракон полагает, что тайна кроется в моём происхождении. Возможно, давным давно, когда драконы лучше владели родовой магией, мой предок полукровка получил часть драконьего пламени. Оно сохранилось в ауре моей души и перешло к Оливу.
О том, что некогда существовал ритуал разделения родового огня, драконы узнали лишь недавно — благодаря Ванюшке. Мой сын проводил всё свободное время за книгами, исследуя самые укромные уголки библиотеки Повелителя драконов, места, куда уже много веков не ступала нога ни одного дракона. Другим расам в это святилище знаний и вовсе путь был закрыт.
Сам ритуал пока остаётся загадкой, но теперь никто не сомневается: Олья была права. Мой сын найдёт способ спасти детей полукровок от смерти. Хотя меня по прежнему раздражает перспектива его отношений со старухой принцессой Линой. Ей уже больше пятидесяти лет, она на двадцать два года старше меня и почти на пятьдесят старше моего ребенка!
К счастью, Лина исчезла из дворца Правителя, не сказав никому ни слова. У меня ещё теплится надежда: она встретит какого нибудь красавца и выйдет за него замуж до того, как Ванюшка вырастет.
А пока я наслаждаюсь неожиданным счастьем семейной жизни. Олив умел удивлять не только меня, неискушённую в здоровых отношениях, но и всех вокруг. Он окружил меня заботой — деликатной, ненавязчивой. Поначалу я даже не понимала, что происходит. Как вышло, что рай теперь не на небесах, а здесь, на земле?
Стоит мне подумать о еде — передо мной тут же появляется что нибудь вкусненькое. Захочу пить — Олив приносит стакан воды раньше, чем я успеваю открыть рот. А когда в первые дни после ритуала я сильно замёрзла, моё повседневное платье, доставшееся от прежней Олеси, совершенно не подходило для зимы, Олив тайком попросил приёмную мать прислать тёплую одежду. Госпожа Лиззи тут же отправила целый гардероб из Гойи, не только для меня, но и для детей.
Я хотела отказаться: в моих глазах это выглядело подачкой, словно подачка благотворительной организации нуждающимся семьям. Пусть намерения были добрыми, я не привыкла принимать принимать помощь. Я всегда сама зарабатывала свою жизнь.
Но Олив убедил меня: теперь, когда мы семья, госпожа Лиззи не посторонний человек, а такая же близкая, как Авдотья, его родная мать. Я принимаю помощь от Авдотьи, и почему должна отказывать госпоже Лиззи? Тем более для неё это почти ничего не стоит: кладовые Гойи способны обеспечить автономную жизнь магов на век два вперёд.
Кстати, родство с господином Омулом и госпожой Лиззи до сих пор не укладывается у меня в голове. Трудно поверить, что простая трактирщица стала невесткой Верховного мага, правителя Гойи. Даже в том, другом, толерантном мире это выглядел бы мезальянсом. Здесь же такая связь казалась почти невозможной.
Олив быстро подружился с моими детьми, хотя поначалу они относились к нему настороженно.
Первой «сдалась» Анушка. Когда Олив заметил, что она вышивает что то для приданого, он заговорил о её будущем. Я и не знала, что у дочери такие мечты! Я помнила, как она донимала меня из за дракона Тимохи и его коров, и думала, что для Анушки главное — материальное благополучие. Но оказалось, моя старшая, как и все девушки её возраста, мечтает не о богатстве, а о красивом женихе, который носил бы её на руках.
Олив внимательно выслушал дочь и сказал: если хочешь сама выбирать мужа, а не выходить за того, кто первым позовёт, нужно стать завидной невестой. Чтобы мужчины сражались за тебя, чтобы каждый мечтал назвать тебя женой, чтобы ты казалась всем привлекательной, но оставалась недоступной. Ведь мужчины не ценят то, что даётся им легко.
Любопытно, что если бы я прочитала дочери такую лекцию, она бы не стала слушать. Но слова Олива она приняла всерьёз и даже спросила, как этого добиться.
С тех пор Анушка изменилась. Она по прежнему улыбалась гостям: встречала их, рассаживала, принимала и приносила заказы. Но теперь её улыбка была строгой, лишённой намёка на большее, чем простая вежливость. Кроме того, Анушка взялась за учёбу. Олив разбирался не только в «букашечном» письме, но и в обычном, буквенном. Он учил её не только чтению и письму, но и тому, что не нужно жене простого крестьянина, но пригодится супруге купца или трактирщика: вести учётные книги; читать, понимать и составлять договоры так, чтобы «комар носа не подточил»; поддерживать беседу с любым разумным, не говоря лишнего; очаровывать собеседника, не переступая границ пристойности.
За Анушкой потянулись и младшие девочки. Даже Егорка постепенно втянулся и начал ходить на занятия. Поначалу он считал моё замужество предательством отца и его самого, но потом принял Олива, признав, что тот — хороший человек, а не хитрец, польстившийся на наш трактир. Олив учил Егорку почти тому же, что и девочек, только чуть иначе и глубже.
Дашутка и Сашенька пока не посещали «школу», ими занималась Авдотья. Хотя нам пришлось преодолеть немало разногласий, мы сумели восстановить отношения.
Сначала я твёрдо намеревалась выгнать Авдотью из трактира. Я настояла, чтобы она купила домик на окраине Ламана — в десяти минутах ходьбы от заведения. Она переехала, чувствуя вину перед сыном, боясь встретиться с ним взглядом и увидеть в его глазах обиду или, того хуже, холодность и презрение.
Потом я узнала: Олив думал, что это она не хочет его видеть, поэтому и уехала, потому что не любит его и никогда не любила. Когда он говорил об этом, я чуть не захлебнулась от боли, отразившейся в его глазах. Да, у него была замечательная приёмная мать — госпожа Лиззи, которую он искренне любил. Но драконья кровь не позволяла забыть, что Авдотья его родная мать. Его тянуло к ней с невероятной силой, особенно после того, как в нём вспыхнуло драконье пламя.
В итоге я сделала то, чего от себя не ожидала: первой пошла к Авдотье. Мне хотелось порадовать Олива. Тогда мы с ним только начинали сближаться, даже до поцелуев дело ещё не дошло.
Мой муж не торопил меня. Он дал время принять его и полюбить. Лишь весной, когда мы оба осознали, что не можем жить