— Успокойтесь, товарищ Бянкин, — остановила его Ильинская, — и не кричите. Глухих здесь нет. Мы пригласили вас не за тем, чтобы выслушивать ваши грубости.
Но расходившийся молодой буян уже никого не хотел слушать и ничего не признавал. В слепой ярости он бросился на жену и нанес ей удар…
Мужчины схватили его, стараясь удержать. Николай вырвался. Под руку попалась массивная мраморная чернильница. Бянкин с силой метнул ее в голову жены, и только счастливая случайность помогла женщине избежать страшного удара: чернильница пролетела в сантиметре от головы. Большой кусок штукатурки отлетел от противоположной стены, и во все стороны брызнули осколки…
Несколько минут люди стояли молча, не двигаясь, еще не поняв, что произошло. Потом хулигану скрутили руки, кто-то побежал за милицией. Николая взяли под стражу.
Этот дикий случай взволновал всех на фабрике. Ничего похожего здесь не бывало. Поступок Бянкина позорным пятном ложился на всех, и это было тяжело.
Николай Бянкин, тот самый Николай Бянкин, который так хорошо зарекомендовал себя на работе, которому доверяли во всем, вдруг показал второе лицо: лицо хулигана, едва не убившего человека, женщину, жену…
— Неужели мы в нем ошиблись? — спрашивали себя комсомольцы. — Неужели он так ловко скрывал свою подлинную натуру, что никто не сумел его рассмотреть?
И еще один вопрос мучил бывших товарищей Николая: можно ли его образумить, вернуть в свой коллектив? Или отвернуться от него, как от преступника, и постараться поскорее забыть эту неприятную историю…
* * *
Машина остановилась перед высокими наглухо закрытыми массивными воротами и дала короткий сигнал. Ворота распахнулись, пропустили автомашину и снова закрылись. В сопровождении конвоира Николай пересек двор, поднялся по каменным ступеням, прошел через одну дверь, вторую, третью…
И вот он в камере предварительного заключения, в тюрьме, куда попал впервые в жизни. Здесь ему предстояло провести три года. А за что он попал сюда? Теперь у него было время подумать над этим.
Николай снова и снова перебирал в памяти свою жизнь. Ведь там, на Алтае, они с Ниной жили хорошо, а вот когда приехали в Челябинск, все пошло иначе. Нет, его чувства к жене не изменились, он любил ее, правда, может быть, уже не так горячо, как в первое время. Потом стали раздражать мелкие придирки тещи, по простоте душевной пытавшейся учить жить молодых. Ну, конечно, она делала это не для того, чтобы помешать их семейной жизни, просто, как человек старого склада, мать Нины многого не понимала в отношениях нынешней молодежи. Тесть был неродным отцом Нины. Он искоса посматривал и на падчерицу, и на ее мужа, и хотя ничего ясно не говорил, но было видно, что их присутствие ему мешает.
В доме стали вспыхивать частые скандалы, ссоры. Свое недовольство Николай вымещал на жене, и боялся признаться себе потом, когда остывал, что она-то виновата меньше других.
Так началось… А дальше? Дальше пошло еще хуже. Однажды в запальчивости Николай ударил Нину по щеке и сам ужаснулся содеянного. Нина слабо вскрикнула, широко раскрытыми глазами посмотрела на мужа, как будто видела его впервые и… заплакала. Она никому не пожаловалась, а Николай, вообразив, что ему все дозволено, стал все чаще и чаще пускать в ход силу.
Не лучше ли было тогда разойтись тихо и спокойно, если совместная жизнь дала трещину и трещина эта все более и более расширялась. Разойтись не хотел, он продолжал любить жену. Бил и все-таки любил. Чего же он добивался, на что надеялся? Николай не знал и сам, не мог ответить на этот вопрос и сейчас.
Долго так продолжаться не могло. Бянкин стал проводить на работе гораздо больше времени, чем полагалось. А если Нина упрекала его за то, что он почти совсем не бывает дома, Николай огрызался, и начиналась новая ссора.
Доведенная до отчаяния Нина пришла на работу и попросила защиты. А он, что сделал он, когда узнал об этом? Да, эта тяжелая чернильница, осыпавшаяся штукатурка…
И вот он в камере. Ему, молодому, сильному, здоровому парню, только что начавшему жить, предстояло три года провести в тюрьме, вдали от жены, от товарищей по работе, от всей привычной жизни.
А может быть, еще можно поправить дело? Ведь он, Николай, не такой уж страшный преступник. Он глубоко, искренне раскаивается в том, что случилось, он никогда больше не повторит этого, он будет честно трудиться… Что, если обратиться к своим бывшим товарищам по работе? Попросить их помощи, заступничества? Неужели они откажутся от него, не протянут руку?
С раздумьями все больше крепла мысль, что товарищи не оставят в беде, они помогут.
Вспомнились слова секретаря райкома комсомола:
— Если будет трудно, Николай, мы поможем.
Секретарь имел в виду, конечно, работу. А если обратиться за помощью вот сейчас? Неужели оставит без внимания…
У надзирателя Бянкин попросил бумагу, ручку и чернила. Писал долго, обдумывал каждую фразу, каждое слово.
В последний раз перечитал письмо:
«Первому секретарю Советского райкома ВЛКСМ товарищу Артемову.
Дорогие товарищи! Прошло 12 лет с того дня, когда я получил комсомольский билет. Какую радость я почувствовал тогда! Как сложится моя дальнейшая жизнь? Я никогда не думал, что может случиться такое со мной, из-за чего все отвернутся от меня, не протянут руку помощи. У меня в жизни были трудности. Окончив среднюю школу, я честно служил в Советской Армии, стал офицером. Но как случилось, что я совершил преступление?..
Дорогие товарищи! Я обращаюсь сейчас к вам за помощью. Мой поступок требует сурового осуждения, сам я уже осудил его. Да, я виноват. Виноват перед комсомолом, перед коллективом, где я работал, перед женой. Но я искуплю свою вину. Помогите мне сделать это. Свое преступление я не описываю, вы его уже знаете. Я буду честно трудиться, буду хорошим мужем и отцом. Жить с Ниной счастливо есть все основания. Я люблю ее, она для меня самый дорогой человек.
Прошу вас выступить с ходатайством перед следственными органами, судом и прокуратурой о пересмотре решения по моему делу. Дайте мне возможность вернуться к товарищам, к семье. Поручитесь за меня, и вам не придется жалеть об этом.
* * *
Получив письмо, секретарь Советского райкома ВЛКСМ Станислав Артемов прочитал его дважды, заглянул в учетную карточку комсомольца Бянкина и пошел на фабрику.
— Вот, — коротко сказал он Вале Ишековой, протягивая письмо. — Из тюрьмы. Прочитай и скажи, что